Великий пир

Ее соплеменники такой жест не оценили. Взмыв густым воющим облаком, триты закружились над лагерем, и бросились в атаку с удивительной организованностью. Это были четко спланированные линейные нападения небольшими группами, а не тупая попытка взять меня числом. Птицы оказались не глупые, сначала желая оценить силы врага.

Я рванул в палатку, застегнул вход, триты всей стаей бросились на убежище. Палатка дрожала от вражеского напора, старая ткань трещала под взмахами острых когтей и ударами клювов, тут и там появлялись многочисленные дыры. Палатки надолго не хватит. Надо было что-то предпринимать, но я не знал, что способно спасти меня.

«Огонь!» – в голову пришла неожиданная мысль. Никто не любит огонь, если им пытаются сжечь тебя.

Я обмотал палку марлей, не додумался ни до чего, кроме как облить ее спиртом. Зажал палку между ног, а затем чиркнул спичкой – бах! Запахло серой. Самодельный факел ярко вспыхнул, испуская струю черного дыма. Триты разорвали палатку, она развалилась, я остался под открытым небом, на фоне которого стремительно летали сотни разъяренных птиц. Я с отчаянным криком отгонял их взмахами факела, огонь обжигал их, опаляя перья и заставляя тритов болезненно выть. Несмотря на мою агрессию, птицы совсем не боялись, умудряясь достать меня. Резали когтями по спине, плечам, бедрам, рвали одежду, долбили клювами.

– Отвалите, суки! – я еле вырвался из окружения, рванув прочь по горячему песку, на ходу отмахиваясь факелом. Марля сгорела очень быстро, практически моментально, в руках осталась лишь едва горящая палка, которой я беспощадно лупил птиц.

Страх прибавил сил: я с размаха разорвал трита на куски стремительным взмахом палки. А затем еще нескольких, и еще нескольких, и еще нескольких. Хрупкие они были, такие же, как земные птицы, но это не успокаивало.

Вспышки боли возникали на теле. Враги, не смотря на хлипкость, были быстры и имели элементарное численное преимущество, сводившее на нет мои силовые качества. Триты нагло клевались, я зашибал их одного за другим, мышцы плечевого пояса покрылись мышечной кислотой, что делало выпады жгучими и болезненными, я устал. Дыхание стало тяжелым, воздуха требовалось все больше, и, в конце концов, я свалился в песок, поверженный.

Твари почувствовали спад сопротивления, клевали куда только видели, уколы боли вспыхивали везде, где только могли вспыхнуть. Я свернулся в позу эмбриона, закрывая конечностями жизненно-важные органы и голову. Вот и все. Веселые приключения Вовы в пустыне закончились.

Я услышал, как несколько скатов в унисон протянули китовые песни. Интенсивность поклева тут же ослабла, триты в ужасе завыли, загаркали, облако стаи моментально рассеялось: птицы бросились во все стороны. Скаты долбанули по тритам молниями, цепным электрическим разрядом несколько десятков поджаренных тритов сбило.

Я невольно улыбнулся, разглядев на фоне синего неба трех скатов, победоносно крутивших бочки и кувыркавшихся. Ската, которого я накормил, удалось узнать по нательным символам, у каждого существа они были уникальны, как черты лица. Он аккуратно ткнул меня носом, решив, что я умер, но стоило встать, как он тут же радостно запел, став летать вокруг меня, будто счастливый пес, почувствовавший любимого хозяина.

– Вернулся все-таки, – с улыбкой произнес я. – Еще и друзей притащил.

Скат стал тыкаться в мои карманы, пытаясь найти шоколадку, но я разочаровал его: не осталось у меня угощений. Скат это почувствовал, расстроено завыл, и друзья ската без оглядки улетели. Я испугался, что спаситель тоже улетит, но он плавно лег на песок, выжидающе глядя на меня.

Я с облегчением вздохнул, оценив свое состояние: пиджак порван, рубашка в дырках, через дырки виднелись наливающиеся кровью ссадины. Странно, что птицам не удалось клювами разбить кожу до крови, на вид они довольно острые.

Я стянул со скелета майку, штаны, хорошие кроссовки, в которых идти по песку будет легче. Мертвым одежда уже не нужна. Затем я собрал несколько более-менее аппетитных на вид птичьих туш, и разорвал одну голыми руками. Внутренние органы птицы плюхнулись на песок, я сморщился от отвращения, но зато обнажил подгоревшую плоть.

Пусть еда не имела особо аппетитный вид, я смотрел на нее с вожделением. Из-за разборок с тритами голод усилился, кожа слегка побледнела, голова побаливала, я начинал чувствовать разбитость.

Я вырвал кусок мяса из трита, закинул в рот, заработал челюстями. Языком я почувствовал пережаренные мясные волокна, но мясо оставалось мясом, и было вполне вкусным, даже несмотря на горьковатый угольный привкус. Кусочек за кусочком я съел трита почти целиком, достав мясо из всех частей тела, до каких только мог добраться. Выбросил обглоданные кости, жадно принялся за следующую птицу, вызвав любопытный взгляд ската. Четвертого трита я съесть не смог, нашел пустую сумку у палатки, и сложил туда прожаренные птичьи тела. Прежде, чем двигаться, я хотел подождать чувства насыщенности.

Спустя полчаса голод никуда не пропал, насыщенности не было, головная боль усилилась.