Великий поход

Свами пролез под жердями и оказался на пустой улице. Старика влекло к реке. Туда, где на закате сойдутся в одном водовороте безумия все стоны и плачи, крики юной жертвы, мольбы, проклятья и суровый, но равнодушный к происходящему бой ритуальных барабанов. Как это всегда бывало при нём и до него. И останется после.

Свами шёл к реке, чтобы в исступлённом одиночестве наглядеться её безразличием к этой нескончаемой человеческой трагедии.

Река оплёскивала берег скользким катом волны. Зелёным и искристым, как сверк мокрых листьев в грозу. Свами невольно залюбовался водой. Ему вдруг захотелось подставить ей свои старческие ладони. Он трудно заступил на колено, потом подогнул другую ногу и оказался перед самой пенкой, маслистой и пузырчатой, что подсыхала вдоль тёмного края сырого окаёма реки.

От воды пахнуло свежестью. Свами поднял глаза и оцепененел. Из воды на него смотрели стрельчатые глаза змеи. Старик успел вздрогнуть, прежде чем стремительная голова Вритры перебила ему грудину. Одним ударом. Дракон не подозревал, что истинная жертва ждала его только ночью…

* * *

Индра долго обдумывал, как должно случиться то, что твердо остановила Ратри. Так долго, что мало-помалу перегорел к этому желанием. Он избегал общества девушки, чем радовал её отца. Уже начинавшего присматривать за их отношениями. Причиной была повышенная нервная возбудимость девушки в присутствии молодого марута. То ей хотелось спорить со всеми, и она повышала голос, привлекая к себе всеобщее внимание, то Ратри впадала в меланхолическую тоску, демонстративно драматизируя своё одиночество. Но именно такое поведение девушки и привлекло внимание её отца. Он искал ответ на свои вопросы в глазах Индры. Они молчали. Слишком равнодушно к её странностям, чтобы можно было поверить в их непосвящённость в происходящее. Потому Диводас решил больше не тянуть. Как-то после обеда он подозвал к себе молодого кшатрия и сообщил о важности предстоящего разговора. Индра сразу почувствовал облегчение. Должно было случиться то, что объясняло многие недомолвки и двусмыслия, а главное — что освободило бы Индру от необходимости его дальнейшего пребывания в деревне сиддхов. Оно и так слишком затянулось. Пошёл второй месяц после той встречи в поле. Недалеко от мёртвой деревни. Второй месяц, как прозвучала эта фраза: «Герой должен подняться сам».

Не сказать, чтобы юношу кто-то неволил, удерживал здесь посулами или уговорами. И всё-таки его томление по свободе сдерживала непонятная тайна Диводаса, имевшая отношение к судьбе молодого кшатрия.

— Цель каждого сиддха, — начал Диводас, — передать полученное им знание достойному.

Он сделал паузу и посмотрел Индре в глаза. Своими зоркими беспокойными буравчиками.

— Без этого мы не можем идти дальше. То есть получить новое знание.

— Так передай его своему сыну.

— Мой сын и я — суть одно. Я и так не имею от него секретов. Сиддхам нужен посторонний. Но посторонний не совсем обычный.

Индра поднял брови.

— Да, — продолжил Диводас, — не совсем обычный. Такой, как ты.

Индра сосредоточенно молчал. Он сам устанавливал правила этого диалога. Диводас ждал вопросов. Вытягивающих его откровения. Так получалось назидательнее. Вопрос всегда пассивнее ответа, и потому над спрашивающим довлеет воля объяснителя. Если ему есть что сказать. Но Индра не спрашивал. Он был научен самостоятельно отвечать на предполагаемый вопрос. Даже если его ответ и не совпадал с мыслью собеседника.

Не дождавшись вопроса насчёт необычности кшатрия, Диводас пояснил:

— Ты обладаешь высоким уровнем дхи. Силы прозрения. Настолько высоким, что ему мог бы позавидовать любой из жрецов-бхригов. Ты относишься к категории «человек-герой». Самой высокой категории людей.

«Вот для чего ему нужен был бык», — промелькнуло у Индры в голове. Диводас продолжал:

— У людей-героев физическое действие становится прорывом к познанию истины. В этом прорыве они открывают для себя совершенство и несовершенство мира. Они открывают осмысленную необходимость прорываться дальше, чтобы дать другим шанс выжить.

Взгляд Индры ожил.

— Да, — мученически вынес вождь сиддхов, вздрогнув тревожными жилками лица, — поскольку человечество обречено своей глупостью и недальнозоркостью. Правда, героям и дела нет до обыкновенных людей. Зато обыкновенным людям герои не дают покоя. Героическое притягивает, манит, возбуждает страстное желание подражать. Так же, как и демоническое. То есть противоположное этому. Простой человек может только подражать. Ему в равной степени недоступно ни то, ни другое. Ни героизм, ни демонизм в натуральном виде. То есть в системе усилий, которых они требуют от человеческой личности.

Диводас сделал паузу, чтобы убедиться в том, что Индра его понимает. Юноша сопровождал мысли сиддха напряжённым взглядом. Диводас вернулся к разговору:

— Я подскажу тебе кое-что. Возможно, ты и сам дошёл бы до всего этого, но зачем тратить полжизни, если всё можно узнать уже сейчас?

— У собственных прозрений есть преимущества — они вырастают из собственных мозгов.

— Верно, но нет ничего дороже времени.