Великий полдень

И вот с некоторых пор родители Алеши стали замечать, что мальчика словно подменили. Характер у девятилетнего Алеши стал стремительно портиться. Добрая супружница Толи Головина Анжелика жаловалась моей Наташе, что с их Алешей творится что то неладное. Да и наш Александр рассказывал о том, что происходит у Головиных. Возвращаясь из школы, Алеша либо стремился исчезнуть из дому, чтобы пообщаться с приятелями, либо его было не оторвать от компьютера. Но самое главное, странные формы стали приобретать его отношения с родителями. В течении какого — нибудь месяца он сделался грубым, высокомерным и злым. Добрая мать наседка Анжелика считала, что это Городской колледж, атмосфера в котором давно вызывала тревогу, и вообще школьные приятели, «плохие мальчики» оказывают на маленького Алешу дурное влияние. Отец, то есть Толя Головин, по причине напряженной службы появлялся дома довольно редко, не замечал или не обращал внимания на перемену в поведении сына. Все наши знакомые склонялись к тому, что сами родители, Толя и Анжелика, виноваты в происходящем. Это тянулось долго, а проявилось лишь недавно. Родители до того забаловали мальчика, что Алеша раз от раза становился капризнее, требовательнее и невоздержаннее. Поначалу это были как бы шуточки. Мальчик требовал, чтобы домашние всячески его ублажали и поощряли. Суровый и строгий на службе Толя Головин как отец был чересчур мягок и потворствовал капризам сына. Вероятно, ему казалось, и в общем то справедливо, что из за загруженности на работе он не додает сыну ласки и внимания и что побаловать сыночка — святое дело. Да и удовольствие это ему доставляло огромное. Мальчик исподволь вошел в новую роль и превратился в настоящего домашнего тирана, требуя выполнения всех своих капризов и прихотей.

У них в семье начали происходить удивительные вещи. Мы и раньше слышали об этом и недоумевали, как только родители допускают такое. Тут уж дело не ограничивалось неумеренным потреблением сладкого, требованиями развлекать его за едой или читать вслух книжки. Алеша, к примеру, требовал, чтобы родители прислуживали ему за столом вроде официантов. Доходило даже до того, что Алеша заставлял отца простаивать по полночи у своей кровати словно на часах в почетном карауле. Он третировал мать. Грозил тем, что не прочь побаловаться дома со спичками или намекал, что может уйти в школу и забыть закрыть в ванной горячую воду. Часто будил родителей среди ночи и ставил в тупик предельно глупыми, но раздражающе жестокими вопросами типа: «Хотите, выброшу вас из окна?», «Хотите, больно стукну, а?» Или с задумчивым видом: «А не повесить ли мне вас?..» Обзывал плебеями и рабами, заявил со всей серьезностью, что отныне он сам будет начальником охраны и что отец должен беспрекословно повиноваться.

Да, мне было известно, что подобные перегибы случаются порой именно в тех семьях, где родители попадают под каблук к своим чадам, хотя занимают весьма ответственные властные посты и по служебному положению даже обязаны проявлять непреклонность и даже жестокость…

Так продолжалось вплоть до трагедии. Отец как обычно подыгрывал сыночку, который, как оказалось, ничуть не шутил. Но на этот раз капризы и грубости зашли, по видимому, слишком далеко. То ли за то что отец ответил не «по форме», то ли за то, что не пожелал доедать после сына объедки, мальчик указал пальцем на пол и потребовал, чтобы «подчиненный» упал и отжался. На этот раз Толя Головин сорвался, вскипел и все таки отшлепал сыночка, — точнее, даже выпорол распоясавшегося наглеца, — и довольно таки чувствительно… И вот тут случалось то, что ни у кого не укладывалось в голове. Сыночек просто напросто достал из шкафа в прихожей одно из отцовских помповых ружей и всадил в живот обидчику с полкило картечи. Толя Головин рухнул на пол, словно огромный, поверженный лось. У него вырвало бок, вывались кишки. Анжелике, которая выбежала из спальни на выстрелы, сделалось дурно, и она, в глубоком шоке, рухнула на пол рядом с мужем. Отец еще путался в кишках, корчился в агонии, когда сын презрительно швырнул дымящийся ствол на пол и со словами «Ты сам на это напросился, раб, плебей…» ушел в свою комнату и, включив компьютерную приставку, как ни в чем не бывало засел играть в «Великий Полдень».

Сначала все подумали, что произошел несчастный случай. Из за неосторожного обращения с оружием. Однако, когда стали разбираться, расспрашивать мальчика, тот показал синяки и кровоподтеки на своих ягодичках и спине, и убежденно и с достоинством заявил, что никто, — в том числе отец, плебей и раб, — не смеет трогать его, избивать, и он поступил так, как и должен был поступить уважающий себя Воин.

Я слушал рассказ жены и не верил своим ушам. Не шутила же она в самом деле!

— И после всего этого, — прервав Наташу, пробормотал я, — ты подняла руку на Александра…

— Во первых, матери все позволено, — поджала губы Наташа. — А во вторых, — усмехнулась она с чисто женским сознанием превосходства над недогадливостью мужчин, — мы же не держим в квартире помповых ружей.