Великий полдень

Что касается инцидента на контрольно-пропускном пункте, то вопиющая экзекуция, свершенная над человеком из ближайшего Папиного окружения, выпад в нашу сторону имел скорее символический, нежели практический смысл. В чистом виде демонстрация, элемент языческой и древне-племенной обрядовости. Это для Папиных недругов вроде доброй приметы, счастливая затравка к началу генерального сражения — первыми замочить Папиного человека. Может быть, у них и намерения убить не было, а то, что несчастный скончался от сердечного приступа, случайность. Главное было поэффектнее пролить вражескую кровь, хорошенько ею замазаться, да еще на виду у всего честного народа. Папа, по их представлениям деятель «культурный», всегда презирал варварские обычаи и с самого начала последовательно изничтожал любые атавизмы бандитских традиций. Что-что, а ушей и прочего он вообще никому не велел отрезать, кровь в присутствии телекомментаторов не лил, и даже категорически воспрещал всякого рода мясничество и показной садизм с расчленениями. Урожденные дебилы и им подобные, мол, играют в эти игры. Его коробило, когда люди до того распоясывались, что начинали корчить из себя крутых маньяков по кинематографическому образцу. У него имелись свои четкие представления о целесообразности. В конце концов, если уж так необходимо, отрежь уши, даже голову по плечи, но для чего ломать комедию, будто дело происходит на съемочной площадке, а ты по меньшей мере кинозвезда?.. Ведь на КПП все произошло именно в этом духе. Известный телекомментатор быстро пришел в себя и с профессиональной хваткой принялся руководить бригадой телевизионщиков, как нельзя более кстати оказавшихся поблизости с аппаратурой в полном комплекте. Теперь сюжет вовсю гоняли по ТВ. Это был преднамеренный удар по Папиному эстетическому чувству. Вроде психической атаки. Как ни парадоксально, но Папу, которого я про себя, естественно, никак не мог считать человеком большой культуры, его неприятели считали «интеллигентом» и презирали за чистоплюйство. В отличии от нашей темпераментной Мамы, он и бранных-то слов не употреблял, хотя и без ругательств мог довести человека до судорог. «Тупой» или «ничтожество» — вот и весь его арсенал. Раз в жизни произнес «говно» в случае с маршалом, так это стало целым лингвистическим событием. В общем, тут явно прослеживался сложный и хорошо разработанный план.

По мнению Толи Головина, в этой ситуации были не одни минусы, но даже стратегические плюсы… То, что выбор пал именно на несчастного доктора объяснялось просто — нужен был человек, достаточно близкий к Папе, но до которого можно легко добраться. У доктора же никакой охраны не имелось. По-видимому, девушки, с которыми Папа и доктор развлекались той ночью, в самом деле были знакомы с Еремой и навели последнего на мысль о докторе. Раз они вместе пускаются в подобные ночные приключения, значит, самые закадычные друзья-товарищи. Не говоря уж о том, что доктор у нас — семейный врач.

Хорошенькое дело! Выходит, если бы в ту ночь Папа взял в компанию не доктора, а, к примеру, меня, то еще не известно, чем бы все это кончилось. Я ведь был Папе не только друг-приятель, но даже родственник. Впрочем, кто знает, может быть, я на очереди?

Пока я размышлял, Папа с Толей Головиным обменялись несколькими многозначительными фразами относительно тактики и стратегии избирательной компании, которая была уже не за горами, и Толя Головин отправился в свой офис. Ему, вероятно, еще предстояло проанализировать массу всяческих конфиденциальных донесений.

У меня голова шла кругом. Честно говоря, даже зная Папу, я не ожидал, что он отнесется к случившемуся с доктором до такой степени равнодушно. Да что там равнодушно! Просто наплевательски. Не знаю, чего я вообще от него ожидал — праведного ли гнева, стремительных ли действий или незамедлительной мести… Ничего не происходило. Машина продолжала работать, как хорошо отлаженный часовой механизм, и мои досужие версии и подозрения обнажились во всей беспомощности. До сих пор мне, наивному, почему-то казалось, что Папа обязан о нас заботиться. Он и заботился, но без особой рьяности. Я понимал, что история с доктором лишь эпизод в сложной и противоречивой борьбе за власть, но я никак не ожидал, что Папа допустит, чтобы нечто подобное произошло в его ближайшем окружении. Повторяю, в тот момент у меня даже было ощущение, что все это каким-то образом вписывалось в Папины планы, играло ему на руку.

— Ну что? — окликнул меня Папа.

Он по-прежнему лежал на диване, задрав ноги на спинку.

— Что ну? — пробормотал я, отвлекаясь от своих мыслей.

— У тебя, кажется, какие-то проблемы? — мягко поинтересовался он.