Великий полдень

Это потом зачастили всякие премии и чествования, а в тот день меня приятно впечатлило, что Папа, человек сугубо приземленный, отдал должное моему вдохновению. Мне почудилось, что в нем действительно ожили не то родственные, не то дружеские чувства. После того, как мы вернулись с осмотра первой очереди комплекса, я и сам был полон возвышенных чувств, ужасно хотелось с кем-нибудь поделиться ощущениями. Если бы я сообщил жене, что отныне я — навечно счастливый человек, она, во-первых, конечно, не поверила бы, приписав это скачкам моего настроения, поскольку время от времени — может быть даже слишком часто — я признавался ей в том, что близок к ощущению счастья, а во-вторых, в данный момент жена была озабочена тем, что мне никак не выплачивали очередное промежуточное вознаграждение за разработку проекта. Архитектурная контора, которая с самого начала получила подряд на подготовку всей технической документации и вела все дела со строителями, формально никак не была связана с Концерном Папы. На первых парах, когда еще шла борьба за финансирование невиданно амбициозного проекта, это было особенно необходимо, чтобы сбить с толку Папиных конкурентов. Кроме того, шла всегдашняя игра в кошки-мышки с налоговыми органами. Контора постоянно задерживала мне выплаты, вообще всячески прибеднялась. Нужно было выдирать деньги зубами. Обычно жена обращалась за помощью к Маме, но теперь настаивала, чтобы на этот раз я сам поговорил с Мамой; или обратился непосредственно к Папе. Не то ей снова придется просить у Мамы денег в долг. «Сколько я могу унижаться? — возмущалась она. — Мама считает, что пора тебе отправиться к Папе и самому поговорить о своих проблемах!» В общем, если бы я сказал жене, что чувствую себя навечно счастливым, то рисковал нарваться на раздраженную отповедь. Александр был еще слишком мал. Будь ему тогда хотя бы одиннадцать лет, как сейчас, я бы открылся. Мама была слишком занята гостями, чтобы я мог улучить минуту поговорить с ней по душам. К тому же с ней пришлось бы попутно обсуждать мои отношения с женой. О том, чтобы поделиться чувствами с Майей, я тогда вообще не мечтал. Изумрудноглазой шатенки еще вообще не было на горизонте. Разве что с о. Алексеем? Но ведь исповедуются в грехах, а не в счастье… Что за странная причуда! Русскому человеку нужно непременно кому-нибудь излить душу. Как будто без этого никак нельзя обойтись. Короче говоря, возбужденный несколькими бокалами шампанского, я тогда фактически бросился на шею Папе. «Дружище, Папа, — сказал я ему, — я тебе ужасно, ужасно благодарен. И хочу тебе признаться, что сегодня во мне родилось ощущение счастья!» — «Я рад за тебя», — сдержанно ответил он. «Нет, ты пойми, — не унимался я, — это не просто перепад настроения. Я теперь навечно счастливый человек!» — «Понимаю, — кивнул он. — Кстати, ты знаешь, что нажил своим проектом немало врагов, — продолжал он, взглянув на меня с прищуром. — Ты перехватил жирный кусок у главного архитектора города, у шатии-братии придворных чиновников и деятелей — художников, дизайнеров, реставраторов. Ты выскочка, тебе завидуют, тебя смертельно ненавидят. Они бы, наверное, с радостью тебя придушили… Впрочем, — тут же успокоил он меня, — пока ты со мной, тебе нечего опасаться».

В другой ситуации слова Папы наверняка оставили бы крайне неприятный осадок, но в тот день, погруженный в свои переживания, я легкомысленно отмахнулся: «Чепуха! Против моей гениальной идеи ненависть и зависть бессильны!» Затем я наговорил такого, чего совсем не стоило говорить. «Нет, ты пойми, ты должен это понять, — сумбурно восклицал я, — это необыкновенный, уникальный случай! Мне фантастически повезло. Моя душа как будто заново родилась. Я возродился в новом качестве. Если раньше моя душа была заперта в тесной клетке, — тут я для убедительности постучал кулаком себя по груди, — то теперь она вырвалась в космос! Меня здесь больше нет! — воскликнул я, снова ударив себя кулаком в грудь. — Я там, вокруг, я везде! Я — это Москва! Мне больше ничего не нужно. Сегодня я увидел все величие моего произведения и понял, что отныне ощущение счастья — единственная и незыблемая моя реальность. Ничего другого для меня не существует…»

И ведь не был я тогда особенно пьян. Это, впрочем, еще хуже. Я заметил, что Папа как-то криво улыбнулся, но это меня даже не насторожило.

«Да, — сказал Папа, — тебе действительно повезло».

«Нет нет, это не обычное везение! — подхватил я, еще больше распаляясь. — Не каждому, как говорится, дано. Подавляющему большинству людей об этом даже мечтать не приходится. Они на это в принципе не способны. Они, бедные, живут, как роботы, как автоматы. Тупо, размеренно, приземлено. Единственная их забота — заработать и потратить деньги. За это они расплачиваются всей жизнью, а моя жизнь, слава Богу, удалась. Я никогда не делал ничего, что мне не свойственно. А это было трудно, безумно трудно!.. Но вот теперь мне удалось додуматься до великой идеи, воплотить ее в жизнь…»