Великий притворщик. Миссия под прикрытием, которая изменила наше представление о безумии

Беда в том, что, несмотря на весь идеализм и перспективы, мечты об общественном уходе так и не осуществились, потому что на это не нашлось средств. Предполагалось, что деньги будут выделяться, чтобы следить за пациентами. Но этого не произошло. Модель общественного ухода в лучшем случае обеспечивала формальный уход за самыми ослабленными людьми. Лица с наиболее тяжелыми формами расстройств просто игнорировались или отвергались. Новые общественные учреждения сами по себе больше напоминали «небольшие отделения длительной госпитализации государственных больниц, – писал Ричард Лэмб еще в 1969 году, – наполненные угнетающей атмосферой».

Политика правительства, закрывшего эти учреждения, не привела к более глубокому проникновению людей в общество. Их выгнали еще дальше – на улицы, в приюты для бездомных и даже, как мы увидим позже, в тюрьмы.

Как сказал мне один психолог, работающий в тени деинституционализации, в судебно-психиатрическом учреждении: «Мы видели свет в конце туннеля. Но мы не знали, что он исходил от приближающегося поезда».

Часть четвертая

Когда ситуация становится странной, странность становится профессиональным качеством.

ХАНТЕР С. ТОМПСОН, «СТРАХ И НЕНАВИСТЬ НА СУПЕРБОУЛЕ»

18 Искатель правды

Я не сомневаюсь, что Розенхан был бы рад, что его исследование сыграло определенную роль в закрытии этих учреждений. Через несколько дней после публикации «Психически здоровых на месте сумасшедших» он переписывался с психиатром, предположившим, что эксперимент можно интерпретировать иначе: «Возможно, этим учреждениям следует выделить больше денег, чтобы улучшить их работу?» Розенхан с этим не согласился: «Я не уверен, что этой области поможет прилив денег, а порой даже задаюсь вопросом, не лучше ли для пациентов их уменьшение?»

Настолько Розенхан был уверен в своих убеждениях. А для меня уверенность стала роскошью, которую я больше не могла себе позволить. Чем больше я углублялась, тем сложнее становилась эта история.

Эта неопределенность была вызвана беспокоившими меня аспектами истории Билла. Во всех записях Розенхана я постоянно сталкивалась с небрежностью, казавшейся непрофессиональной и, может, даже неэтичной: ошибки в части длительности пребывания в больнице (мелочь, но Билл провел там восемь дней, а Розенхан неоднократно упоминал, что семь); заметные ошибки в оценке числа пациентов (Розенхан писал, что больница Билла Диксона содержала 8000 пациентов, в то время как их было всего 1510); в своих записях он даже неправильно написал псевдоним Билла (хотя это могло быть сделано намеренно). Также были расхождения между тем, что писал Розенхан, и тем, что помнил Билл: Билла не выписывали с диагнозом «в ремиссии», тогда как Розенхан говорил, что с ним были выписаны все псевдопациенты. Еще Билл не помнил, что записывал подробные данные, включая минуты, которые персонал проводил в палате, а это конкретные цифры, отраженные и в ранних черновиках, и в опубликованной статье. Розенхан в процентах перечислил, как психиатры и медсестры вели себя в палатах, сталкиваясь с псевдопациентом (например, 71 % психиатров проходили, отвернув голову, а 2 % останавливались поболтать). Также Розенхан рассказывал, что санитары проводили в среднем 11,3 % времени вне клетки и на этаже, в то время как медсестры выходили оттуда в среднем 11,5 раза за смену.

– Он не мог получить от меня точных цифр, потому что я не очень внимательно за этим следил. Я просто рассказал ему, как часто видел в отделении медсестер и санитаров, – сказал мне Билл. Если эту информацию собирал не аспирант-психолог Билл, то кто?

Меня беспокоило, что Розенхан сказал Мэрион, что он подготовил хабеас корпус, но на самом деле не сделал этого. Мне не понравилось, как беспечно Розенхан послал Билла, как плохо он его подготовил, что закончилось большой дозой торазина. Неужели Розенхан ничему не научился с шестью другими псевдопациентами, которых он готовил до него? Очень досадно было, что он не удосужился проверить больницу Агньюс, в которой творился бардак из-за предстоящего закрытия – опасное и неподходящее время, чтобы отправлять туда кого-то ради эксперимента. Хаотичный переход, происходивший тогда в Агньюсе, требовал исключить это учреждение из эксперимента, так как он негативно влиял на его выводы.