Великий путь из варяг в греки

«Вообще данные о средних скоростях, показанных судами, плавающими под парусами, публикуются редко… Но и из того, что нам известно, можно сделать вывод: даже у современных яхт нормальная скорость не превышает 7 узлов. Установив это, мы можем (при небольшой доле фантазии, конечно) проникнуть и в тайну средних скоростей древних парусных судов.

Редкие письменные источники (например, библиотека Диодора, I век до н. э.) свидетельствуют, что при благоприятном ветре расстояние от Родоса до Александрии в 330 миль покрывалось обычно за четверо суток со средней скоростью 3,4 узла.

Значительно позднее арабский путешественник и писатель Идриси (XII век), описывая черноморские порты, рассказывал, что от Трапезунда до Константинополя надо плыть девять с половиной суток. А это означает, что корабли продвигались со средней скоростью 2,2 узла. Анализируя эти факты, я пришел к мысли, что в эпоху парусного судоходства до новой эры средней скорости в 6,5 узла с большим трудом могли достигнуть только крупные торговые суда»[198].

Ну, насчет 6,5 узла — это болгарский исследователь, думаю, подзагнул. Впрочем, что такое крупные торговые суда «до новой эры», Бог знает. Может, и были такие, что ходили по южным водам со скоростью нынешних яхт. Но вот относительно северных морей, то даже очень любящий своих соотечественников Хольгер Арбман, на которого нередко ссылаются наши норманисты, определяет скорость скандинавских судов под парусами в открытом море так: «Определенный отрезок пути (откорректированный в соответствии с течениями), который проходил корабль Отера за день, очень хорошо согласуется с обычным днем плавания ладьи, описанным в сагах, — 100 миль со скоростью 4 узла»[199].

На реке даже с такой скоростью идти нельзя. И ветер на ней поменьше, и дует он не с такой постоянной силой и направлением, как в шторм на море. Кроме того, река петляет, и ширина ее как раз у Ивановских порогов минимальная — 200 метров. Тут особенно-то не покрутишься, выбирая наиболее удобный ветер. К тому же в восточной части Невы с мая по август преобладают северо-восточные (стало быть, встречные для поднимающихся вверх по реке) ветры. Да и вообще ветров северной части горизонта (с северо-запада до юго-востока) на Неве, как свидетельствуют все описания, значительно больше.

Получается, что в районе порогов путешественники должны были останавливаться и проводить суда на буксире. То есть идти берегом, таща их на канате. И рискуя посадить на камень или мель. Дело это не быстрое, и уж в этом случае следует ожидать, что либо кто-то должен был упомянуть о существовании такой трудности, либо археологи у Ивановских порогов просто обязаны были найти следы поселений. Что мы и увидим позже у порогов на Волхове, да и не только там. Если есть постоянное движение судов в трудном для их проводке месте, тут же появляются лоцманы из местных, «бурлаки», торговцы, которые стремятся использовать вынужденную задержку моряков, чтобы им что-то продать и у них что-то купить. «Места переходов обживались в первую очередь», — пишет Нежиховский[200]. Однако про городища в этом районе я что-то ничего не слышал. И не только я. Недавно задал этот вопрос Петру Сорокину, руководящему раскопками Ланд-скроны и Ниеншанца. Он сперва заметил, что там и копать негде, поскольку в районе порогов сплошь поселки. Но потом уточнил: если бы было городище, все равно что-нибудь да осталось бы. Так что, похоже, ничего и не было.

Есть, пожалуй, возможное объяснение. Помните, я спрашивал: почему летописец не знает Невы, а говорит о каком-то устье, ведущем из Нево в Варяжское море? И почему скандинавские источники называют реку Неву именем близким к слову «новая»?

Так, может, никакой Невы в VIII–X веках еще не было? Напомним, что географы описывают возникновение ее так.