Великий Сатанг

Еще молодой, бледный и худощавый, увенчанный буйной короной торчащих дыбом курчавых волос, на которых чудом удерживалась коническая шапочка с кистью, он был дивно задрапирован в нечто наподобие складчатого балахона, щедро усыпанного многоконечными звездами, полумесяцами и соцветиями крючковатых кабалистических знаков. Съемка велась, очевидно, в рабочем кабинете; ничем иным нельзя было объяснить наличие на заднем плане вешалки с разноцветными мантиями, стоящих рядком у стены разновеликих жезлов с загогулинами, полочек с аккуратными рядами черепов. Имелся там также большой хрустальный шар, водруженный на медную треногу. И несколько летучих мышей висели вниз головами на потолке, лениво пошевеливая перепончатыми крылышками.

В янтарных, немного навыкате глазах странного человека приплясывала легчайшая дымка безумия, в должной пропорции перемешанная с давящей уверенностью и умело, хотя и с заметным трудом сдерживаемой истерикой.

- Ну и?.. - Удивлению дона Мигеля не было границ.

- Одну секундочку, друг мой. Сейчас он начнет…

Экран на миг погас и тут же вспыхнул ярче прежнего.

Тишина сменилась потрескиванием помех, треск - шуршащим шелестом, потом прерывистым писком, перешедшим в негромкий заунывный вой. Затем какофония стихла.

- Я - Полонски! - торжественно сообщил носитель балахона. - Я последний маг Вселенной!

- Понятно, - констатировал Президент. - И где же вы нашли эту радость, коллега?

- Вы не поверите, сам пришел, - вполне серьезно ответил Председатель Хаджибулла.

- Очень славно. Но, знаете ли, мне недосуг наслаждаться гостями из астрала. Может быть…

Завершить фразу он не успел.

Экран пошел полосами, разводами, перекрестьями соцветий. Буйнокудрый юродивый сгинул и тотчас явился вновь, но уже нисколько не похожий на опереточного полушута-полубезумца, каким был пару мгновений назад.

Негромкая спокойная тьма плеснула с экрана, разбавив искристым хрустальным блеском полумрак кабинета; чудовищную силу источала она, и Президент, машинально попытавшись заслониться руками, с изумлением ощутил, что руки, неподвижные, бессильные руки - слушаются!.. и сквозь тьму, пронизывая ее, но не въявь, пролетали багровые отсветы пламени; пламя было темнее мглы, и свет его нельзя было понять, но лишь угадать… и, сотканное из непостижимого разумом, не вмещаясь в рамки экрана, возникло лицо…

…лицо ли?..

…возникло ли?..

Лик явился из ниоткуда, и черты его расплывались в вечности огненной тьмы и бесконечности темного огня; и только глаза, одни лишь глаза, и ничего, кроме них, жили в безбрежности этого видения; иные черты лишь угадывались, слабо, нечетко, глаза же давили и подминали, втягивали и выматывали; темнее тьмы были они, ибо глубоко-глубоко в провалах зрачков не искрились ни хрустальные искры, ни пламенные отсветы… и только чуть-чуть, намеком, грезились подчас там светящиеся следы полета летучих мышей, крепко сжимающих в лапках тонюсенькие черточки посохов…

- Боже правый!

В течение следующего часа дон Мигель не издал ни звука. И Председатель Хаджибулла, хоть и знающий каждое слово наизусть, не отрываясь, вслушивался в течение голоса…

…голоса ли?..

Нет, голоса не было. Приходило знание. Видение за видением. Образ за образом. Смутные, непостижимые, они складывались в единую картину, исключающую сомнения.

Ибо все начинается с колыбели. Колыбель же человечества - Земля. Со дней сотворения и по нынешние дни сплетались над нею нити жизней, прожитых людьми, каждым в отдельности и всеми вместе. Боль дополнялась радостью, а ненависть любовью, и так из рода в род, и бесконечно, и безгранично; и пришедший в мир становился частью его, а уходящий не исчезал вполне, оставаясь вздохом ветра и шумом травы; из поколения в поколение сплетали венок бытия бывшие, оставляя его сущим, а через них - грядущим… и так, шаг за шагом, становился человек тем, чем стал. Даже уйдя с Земли, не рвал человек нить и возвращался, дабы укрепить ее; даже не возвращаясь, не терял человек связи с Землей, ибо подпитывалась и укреплялась связь силой, привезенной теми, кто побывал на Земле; и там, на планете-колыбели, окреп дух человечества, и неизбежно иссякнет он, если разорвана нить; не прожить в люльке жизнь, но и не избыть память о ней; и так будет вечно, бесконечно, всегда, пока жив человек, когда же не станет так, исчезнет и тот, кто именует себя человеком…

Бин-н-нь-г!

Экран взорвался с глухим причмокиванием, но осколки не разлетелись по сторонам. Их просто не было, осколков; вместо экрана зияла черная дыра, и в глуби ее медленно угасали багряные отсверки…

- Боже правый! - У дона Мигеля рвался голос.

Неверящими глазами он рассматривал собственные руки, вертел перед собою сжатыми кулаками, разминал пальцы… и в глазах его стояли слезы.

- Господи! Мои руки… они ожили!

- Не волнуйтесь, коллега, это ненадолго, - совершенно серьезно ответил Председатель Хаджибулла. - У меня после первого просмотра тоже кое-что ожило…

- Да? - Губы Президента жалко скривились. - А сколько же примерно?..

- Месяцев шесть могу гарантировать. Возможно, больше.