Великий Сатанг

И больше на витрины не заглядывался. Мальчик был молодой, резвый, как козочка, и совсем не думал про пожалеть мои больные ноги, и на астму мою ему тоже было плевать, потому что, пока молодой, в астму не веришь…

Когда мы дошли до Софиевской - угол Гурвица, знаете, около дома-музея Леандра Верлу, я понял, что еще немножко шагов, и мой дебютант вполне может остаться без опытного импресарио, и вот тогда я встал как статуя и сказал:

- Нет, дитя мое, Аркаша дальше не пойдет.

И мы спустились в «Лит-Арт». Ой, и что там начало твориться, когда богемка прочистила глаза и увидела живого Топтунова!.. Содом и Гоморра? - нет, там было тише. Между нами говоря, Аркаша среди тамошней публики - событие еще то, и вполне может быть контракт, а контракт с Топтуновым - уже не какая-нибудь путевка в жизнь, а вагон экстра-класса с проводницей-фотомоделью, подстаканниками из мельхиора и прочими прибамбасами… и вот поэтому юные дарования, которые в штанах, сразу же принялись громко показывать таланты, а которые без - делать вид, что у Аркаши нет никакой лысины… Ну да, так вот когда бармен смог-таки отогнать их от меня, я посмотрел по сторонам, полюбовался девочками побюстее и сообщил народу:

- Ша, дети! Аркаша хочет тишины и кофе.

Накануне дебюта это, не смейтесь, большое дело, и никакое сердце тут уже не имеет значения.

Стало тихо и две чашечки кофе.

От коньяка, - между прочим, очень приличного, - парнишка отказался. А я нет. Если слушать всех врачей, то помрешь намного раньше, хотя и здоровеньким. Дедушка Мотя, например, вообще не знал, что такое врачи, и хотя однажды и умер, так ведь в девяносто семь и оттого, что стерва Муська приревновала его сковородкой тютелька в тютельку по виску…

Так вот, Лончик мой сидел, как скушав аршин, и пил кофе маленькими глотками. Да, и я же забыл: пару слов о нем. Что вам сказать? Мальчик-красавчик, совсем как этот, что стоит на бульваре. Девки не сводили с него глаз, прямо как когда-то с меня, но тут оказалась выдержка - совсем не та, что была у Аркаши, когда Аркаша еще многое мог; он даже взглядом не повел. То есть повел, но не по ним, а по стенам. Что-то поискал, удивился, потом повернулся ко мне и спросил:

- А где же Вождь?

- Кто? - не понял я.

- Вождь единый, мудрый, Вождь, несущий нуждающимся блага.

- А-а, ты за бармена? Тебе что-то еще заказать, Лончик?

Какой это был взгляд! Меня хотели съесть. Однако все же не съели, и Лон снова спросил:

- Почему земные сестры так на меня смотрят?

Я офуел. Потом сказал ему все как есть - он ведь уже вполне взрослый, сам зарабатывает, причем вполне прилично, и должен все знать, если пока еще не знает. И что вы думаете? Мальчик выслушал и брезгливо сморщил нос («Боже, какая прелесть! - подумал я. - Он что, до сих пор ничего и не нюхал?»).

- К чему? Необходимое мужчине мне трижды преподала наставница Тиньтинь Те. Она выносит росток моего древа. А сверх необходимости - не во благо. Это отвлекает от труда.

Я опять офуел, на этот раз - круче.

Ну и мальчик, однако, ну и планетка… ну и вождь! - вот этого я, конечно, не сказал, но хорошо подумал.

Когда мы вышли на улицу, он оглянулся на лесенку «Лит-Арта» и сказал одно только слово:

- Гниль!

Надеюсь, не про меня. Или про меня тоже, но не очень.

А в Малом Зеркальном нас уже ждали смотреть, и шлепать дотуда было, если кто бывал в Одессе и знает, не так чтобы слишком далеко. Ассистенты у меня дай Бог каждому таких, и подготовили все честь по чести: зал, матрасы, циновки и, конечно, вдоль стен вроде как по делу толпилось сильно много посторонних, потому что раз Аркаша привез, так это таки вещь. Но Лончик махнул, рукой, и все ушли, кроме меня, конечна. И рюкзачок тоже оставили…

Когда мы остались втроем, он разделся до пояса, не торопясь, очень красиво, и я понял, что полным дебютантом его назвать никак нельзя: видимо, дома он много и упорно репетировал, если не выступал уже в аттракционах. А знаете, что самое интересное? На груди у парнишки оказалась татуировка! Я видел в жизни этих татуировок, я сам, можно сказать, весь разрисован, как картина Репина «Приплыли!», потому что когда-то тоже был молодой и глупый, но такое встретилось Топтунову, пожалуй, впервые. Попробуйте представить: гладкая кожа, выпуклые мышцы - и поверх всего синее тату, не самого лучшего притом исполнения: что-то вроде бесхвостого кота сидит на каком-то треугольнике. И вся эта радость блеклая-блеклая, словно кто-то ее вытравливал-вытравливал, да так и не вытравил и не придумал ничего лучше, как забить кота ярко-алым изображением придурочной птички, напоминающей хищную утку. Скажу по правде, самый дурацкий способ избавляться от татуировок - это зарисовывать их другими, тем паче что менять кота на утку вообще верх кретинизма. И я спросил:

- Лончик, а Лончик, а что это у тебя?

Он посмотрел на меня, сощурился и ответил:

- Тот, кто породил меня, называл себя Тигром-с-Горы, а оказался драной кошкой. И огнеперая птица токон растерзала его.

- Ой! - огорчился я. - Так у тебя нет папы?