Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII

Шерварду пришлось использовать довольно большой запас заготовленных для жилища дров, потому что зажечь погребальный костёр деревом, собранным в лесу, сейчас было бы невозможно. Он не опасался остаться без топлива — всегда можно наколоть ещё дров, благо, вокруг были хвойные леса, богатые смолистой древесиной. Кроме того, в любой момент можно было обратиться к Желтопузу.

Впрочем, сейчас это не особенно беспокоило юношу. Он стоял неподалёку гудящего на пронзительном ветре костра и прислушивался к своим ощущениям. На сей раз всё было совсем не так, как год назад, когда он прощался с Лойей и ребёнком. Сейчас разум был при нём, и сохранял полнейшую ясность и даже некоторую отстранённость.

Шервард ловил себя на том, что кроме вполне объяснимой печали он, к своему стыду, чувствует и некое облегчение. Смерть отца означала, что многим тяжёлым и неприятным рутинным обязанностям пришёл конец. Что через какое-то время их хижина очистится от тяжкого смрада, царившего в ней в последнее время. Что наконец-то сможет выдохнуть Лийза, которая самоотверженно приняла на себя основную часть этих забот. Что бедняжке Генейре не придётся больше бежать под проливным дождём, чтобы ненадолго навестить отца…

Была печаль, но той губительной тоски, что глодала его после смерти жены и дочери, Шервард не испытывал. Стокьян сын-Герида прожил хорошую жизнь, и у него, в отличие от его супруги, была возможность с удовлетворением убедиться, что всё было сделано правильно. Он весьма удачно выдал замуж младшую дочь, а его сын сделался не последним из дружинников, водящим дружбу с ярлом. Он умер в своей постели, окружённый родными. Если бы не длительная болезнь, это можно было бы назвать доброй смертью.

А может, именно потому его смерть и была доброй. Проказник Шут ли для забавы насылает людям немощи, или же Отец даёт их в качестве испытаний — не имеет значения. Главное, что милосердная и сострадающая Мать рано или поздно даёт избавление от любых страданий. И Стокьян сын-Герида получил своё избавление. Теперь он в Долинах мёртвых уже обнимает свою жену и, быть может, держит на коленях свою первую внучку — единственную, которую ему удалось повидать при жизни.

И Шервард чувствовал, что все остальные, кто стоял сейчас неподалёку от погребального костра, думают примерно также. Отец медленно и тяжело угасал, так что к его смерти все привыкли ещё заранее. Конечно, Генейра, да и Лийза, не переставая, плакали, но всё же временами казалось, что слёзы эти — скорее ритуал. Или же в них мог быть ещё и стыд. Лийзе приходилось очень тяжело в последнее время, и она могла испытывать нечто вроде облегчения от того, что всё наконец закончилось. И это чувство облегчения могло порождать стыд и раскаяние.

Они как раз успели — на догоравшие головни с потемневшего неба обрушился дождь, как будто Хозяин, видя, что дело сделано, дозволил наконец Матери пролить свои скорбные слёзы. Осиротевшие домочадцы вернулись в дом, чтобы справить небольшую тризну по покойному. Были, главным образом, лишь свои, и эти скорбные посиделки постепенно переросли в нечто вроде уборки.

Осушившие слёзы женщины вытащили наконец тюфяк отца во двор и принялись вымывать лежанку. Тробб, несмотря на дождь, вышел, а затем вернулся с двумя кожаными вёдрами тёмного прибрежного песка, которым посыпали пол. Затем постелили свежие еловые ветки, чтобы хвойный аромат заглушил тяжёлый запах. Всё это не было чем-то неуважительным по отношению к памяти Стокьяна сына-Герида. Это была нормальная жизнь и её вечное торжество над смертью.

Теперь в доме осталось всего трое обитателей, и он вдруг стал казаться необычно большим и просторным, хотя, разумеется, на деле это была обычная хижина, ничем не отличающаяся от прочих. Шервард опять задумался о возможном отъезде в Тавер. Теперь, после смерти отца, единственным препятствием становилась погода. Впрочем, ещё, пожалуй, можно было бы улучить просвет в осенних штормах и, пусть и с риском, отправиться за море.

Однако юноша поборол это искушение. Во-первых, он чувствовал, что не может оставить сейчас родных — им всем, а в особенности Лийзе и Генейре, будет нужна его поддержка. А во-вторых, он понимал, что ради своей прихоти может поставить под удар не только собственную жизнь, но и жизнь полутора десятка людей, которые должны будут доставить его в Шевар, а затем ещё каким-то образом вернуться обратно. Какими бы умелыми ни были мореходы Баркхатти, но Серое море сейчас было слишком опасным противником.

Отправляться в путь зимой, по льду, также было сродни самоубийству. Такие герои бывали, во всяком случае, на островах ходило какое-то количество баек об их переходах на оленьих или собачьих упряжках, однако же сам Шервард лично не был знаком ни с одним из них. Больше того — он не был знаком ни с кем, кто знал бы лично хоть одного такого смельчака. Потому что зимой Серое море было ещё убийственнее, чем в любое другое время года. Невыносимые ветра, бураны, длящиеся многие дни подряд, когда день становился похож на ночь, ледяные торосы, трещины…