Великий сон

По линолеуму проехались ножки отодвигаемого стула, послышались шаги, и фрамуга над моей головой со скрипом закрылась. Тень силуэта за непрозрачным стеклом исчезла.

Вернулся я к первой двери с именем Уолгрина. Осторожно нажал на круглую ручку — заперто. Однако дверь прилегала неплотно — старая, навешенная очень давно, изготовленная из плохо просушенного, покосившегося теперь дерева. Достав бумажник, я снял с водительского удостоверения футляр из грубого, твердого целлулоида. Воровской инструмент, позабытый в полиции. Натянув перчатки, я мягко, неслышно налег на дверь, отодвигая ее по возможности дальше от косяка. Сунул целлулоидную пластинку футляра в широкую щель и нажал на язычок замка. Раздался сухой щелчок, словно отломили сосульку. Я прилип к двери, неподвижный, как сонная рыба в озере. Внутри — тьма и безмолвие. Шагнув в темноту, я затворил за собой дверь так же осторожно, бесшумно, как и открыл.

Прямо передо мной высился светлый квадрат незашторенного окна, в который вписался угол массивного стола. Из темноты проступила пишущая машинка в футляре, а затем — металлическая ручка двери в смежной стене. Она не была заперта, и я шагнул во вторую комнату. По оконному стеклу внезапно забарабанил дождь, под шум которого я пересек помещение. Из узкой щели от неплотно закрытой двери, ведущей в третью освещенную комнату, просачивался свет. Опять как по заказу. Скользнув, словно кошка по карнизу, я прильнул глазами к двери со стороны петель, но ничего не увидел — только свет.

Тягучий голос звучал довольно миролюбиво:

— Конечно, некоторые могут спокойно посиживать, поплевывая на то, что делают другие. Значит, сели вы на хвост этому шпику, и тут-то была ваша ошибка. Эдди не нравится подобная инициатива. Тот шпик сказал Эдди, что за ним таскается парень в сером плимуте. Разумеется, Эдди хочет знать — кто и почему, понимаете?

Гарри Джонс рассмеялся:

— Каким боком это касается его?

— Это не ответ.

— Вы же знаете, почему я за ним ездил — ведь говорил уж вам. Из-за девушки Джо Броди. Ей нужно уехать, а она на мели. Вот и подумала, что этот сыщик мог бы подкинуть деньжат. У меня-то их нет.

Тягучий голос отозвался по-прежнему миролюбиво:

— Деньжата — за что? Сыщики ведь не дают денег всяким бродяжкам не за что, просто так.

— Может их получить. Знает богатых людей.

— Не играй с огнем, коротышка.

— Ладно, ладно. Знаете, как получилось, когда прикончили Броди. Застрелил его тот чокнутый — это факт, но тогда вечером гам был и Марлоу.

— Знаем об этом, коротышка. Он сообщил полиции.

— Угу, теперь я скажу то, чего вы не знаете. У Броди была фотка младшей дочери Стернвуда, на которой она голая, и он хотел за нее кое-что поиметь. Пока они с Марлоу торговались, заявилась сама дочка Стернвуда — с пистолетом. Пальнула в Броди, не задела — только окно разбила. Но вот этого Марлоу в полиции не рассказал. Агнес тоже промолчала, посчитала — когда все уляжется, может, ей на дорожные расходы что-нибудь перепадет.

— С Эдди это совершенно не связано?

— Как? Подумайте сами!

— Где живет ваша Агнес?

— Этого я не скажу.

— Скажешь, сморчок. Здесь или у нас в задней комнате, где парни таких сопляков, как ты, кидают об стенку.

— Теперь она моя девушка, Канино. Я не дам ее обидеть.

Стало тихо, только слышно, как хлещет в окно. Через щель в двери просочился запах сигаретного дыма. Мне вдруг захотелось кашлянуть — пришлось закусить носовой платок.

Тягучий голос продолжал все еще спокойно:

— Я слышал, та блондинка была у Гейджера просто служащей. Поговорю насчет нее с Эдди. Сколько ты хотел получить от сыщика?

— Две сотни.

— Получил?

— Завтра должны встретиться. Надеюсь, все будет хорошо.

— Где Агнес?

— Послушайте…

— Где Агнес?

Тишина.

— Видишь, что это такое, сморчок?

Я не шевельнулся. У меня с собой не было револьвера. Но мне незачем разглядывать в щелку, что показывает мистер Канино Гарри Джонсу. Я и так это знал — револьвер. Оставалось надеяться, что демонстрацией дело и ограничится.

— Вижу, — отозвался сдавленный голос Гарри Джонса. — Ничего особенного, такое я уже видел и раньше. Давайте, стреляйте — посмотрим, что это вам даст.

— Тебе это даст четыре доски для гроба, сопляк.

Тишина.

— Где Агнес?

Гарри Джонс с усталым вздохом произнес:

— Ладно. Снимает комнату на Корт — стрит, 28, кажется, квартиру 301. Точно не знаю. И чего я буду ломаться ради какой-то вертихвостки?

— Правильно. Соображаешь. Съездим к ней вместе, поговорим. Просто, чтобы убедиться, что она тебя не водит за нос, малыш. Если все так, как ты сказал, — о’кей! Вытряхивай деньги из шпика и шагай своей дорогой. Не сердишься на меня?

— Нет. Не сержусь, Канино.

— Вот и прекрасно. Нужно выпить за это. Где у тебя стакан? — голос был насквозь фальшив, как накладные ресницы у сводни, и скользок, словно дынные семечки. Открылся ящик, что-то стукнуло по дереву. Скрип стула, шарканье по полу.

— Фирменный товар, — объявил голос.

Бульканье.

— Ну, дай Бог, чтобы моль твою шубу сожрала, как выражаются дамы.

— Ваше здоровье, — сдержанно ответил Гарри Джонс.