Великий Спорщик

На первый взгляд кажется, что II Ватиканский собор подтверждает концепцию Трентского собора о том, что Писание и предание являются двумя отдельными и независимыми частями Божьего откровения. Параграф 10: «Священные предания и Священное Писание составляют одно священное Слово Божие, переданное церкви». Параграф 21: «Церковь… всегда считала Писание вместе со священными преданиями высшим авторитетом веры и будет считать так всегда».

В то же самое время, если копнуть поглубже, можно увидеть незаметную, но значительную перемену. Автор введения к конституции Р. А. Ф. Маккензи рассказывает, что «появление этого документа на свет было весьма драматичным». По всей видимости, предварительный вариант конституции, представленный совету Богословским комитетом, был подвернут такой суровой критике на первом заседании (в ноябре 1962 года), что папа Иоанн назначил новую, объединенную комиссию для переработки текста. Этот пересмотренный текст, подвергнувшийся дальнейшим изменениям на третьем заседании, был принят почти единогласно на четвертом заседании в 1965 году.

Основное различие между первым вариантом и окончательным документом составляет толкование взаимоотношений Писания и преданий. Изначально первая глава документа была озаглавлена «Два Источника Откровения», имея в виду Писание и предания. В окончательной версии, однако, эту главу заменили две другие. Первая была посвящена самому откровению, а вторая — тому, как оно передается, и там «нет четкого разделения Писания и преданий как двух отдельных „источников"»[71]. Вместо этого они уподоблены двум ручьям, вытекающим из одного источника. Параграф 9: «Между священными преданиями и Священным Писанием существуют тесная связь и общение. Ибо и Писание, и предания берут начало из одного и того же Божественного источника, образуют определенное единство и стремятся к одной и той же цели». По всей вероятности, это означает, что наравне с Писанием существует еще один авторитет — традиционное церковное толкование Библии. В последний момент к этой главе по просьбе папы Павла было добавлено еще одно предложение[72]: «Церковь черпает свою уверенность обо всем, что открыл нам Бог, не только из Священных Писаний». А вот фраза, взятая из документов Трентского Собора: «Поэтому и священные предания, и Священное Писание мы должны принимать и почитать с равным уважением и ревностностью».

Эта последняя фраза может привести нас к печальному выводу, что ничего не изменилось. Однако перемены есть, хотя бы в том, как расставлены акценты. В утверждении папы Павла не говорится, что Римско–католическая церковь считает своими авторитетами равно Писание и предания (как это было сказано в Тренте); здесь сказано, что «церковь черпает свою уверенность обо всем, что открыл нам Бог» как из Писания, так и из преданий. В данном случае предания все–таки занимают второстепенное, дополнительное место, ибо, если их используют в качестве подтверждения, они оказываются не альтернативой Писанию, но его толкованиями, существующими параллельно с Библией. Мы знаем, что этот вопрос (о том, являются ли предания отдельным авторитетным источником откровения или дополнительным течением) «был предметом многочисленных споров на Совете» и что «большинство отцов церкви предпочло не склоняться ни на ту, ни на другую сторону»[73].

Однако решение по этому вопросу рано или поздно придется принять. Римско–католическая церковь не сможет вечно пребывать в нерешительности и колебаниях, не зная, какой точке зрения последовать. Уже сейчас в Конституции заметно это колебание между двумя мнениями; некоторые ее положения кажутся противоречащими друг другу. Профессор Фредерик Грант в своем «Ответе» на этот документ вполне справедливо пишет: «Если бы эта Конституция хоть что–нибудь сказала об основаниях таких доктрин, как вознесение блаженной Богоматери, хотя бы то, что такие доктрины основаны на истинном предании, — это уже было бы значительным прояснением для многих интересующихся. И, может быть, это позволило бы начать диалог с целью прояснить критерии истинности того или иного предания, а также выбрать мерки, согласно которым следует по–новому оценить внебиблейские учения и, если возможно, вновь определить их в категорию набожных воззрений, где (по мнению многих) им и следует находиться, — но никак не в категорию библейской догмы»[74].