Великий старец Клеопа, румынский чудотворец

— Нет, я не видел, но он говорит, что так бывает. Игумен просит совета, что делать. Затем и послал меня.

— А Иоиль что делает? — спрашивает авва Клеопа.

— Молится, почти не ест, ослаб, глаза у него впали от поста. Он одно твердит, что в алтаре происходят чудеса.

— Иди назад в скит, преподобный, и скажи Кассиану, чтобы он отослал Иоиля сюда. Пусть возвращается сейчас же, — велел авва Клеопа.

На другой день к вечеру авва Иоиль пришел. В лице он изменился и, казалось, был погружен в какую-то мысль.

— Отец Иоиль, завтра ты пойдешь на послушание на виноградники в Котнары, — сказал ему отец Клеопа, ничего не спрашивая его о свечах.

У монастыря было шесть гектаров виноградников в Котнарах, обрабатывали их монахи, а когда начинался сезон спешных работ, нанимали мирских работников.

— Чтобы я работал вместе с мирянами? — спросил недоуменно авва Иоиль.

— Как я сказал, с монахами, с мирянами…

— А вы знаете… — и авва Иоиль начал рассказывать о происшествии со свечами, чтобы оправдаться и получить отсрочку.

— Оставь это, — остановил его авва Клеопа, разгадав его мысли. — Иди в Котнары.

Когда авва Иоиль ушел, отец Клеопа сказал авве Кириллу, бывшему там:

— Искушение постигло его раньше, чем можно было ожидать. Он слишком торопился. Он ускорил его. Бесы взяли его в оборот. Призраки — что ты думаешь, твоя святость? Думаешь, это Бог стоит и возжигает свечи Иоилю? Бесы свели его с ума. Кто знает, что было бы, если бы мы еще оставили его в Рарэу. Одному такому, как он, после каких-то видений бесы внушили убить своего духовника, и он сделал это, думая, что это веление Божие. Теперь трудно сказать, что было бы с ним. Я послал его на виноградники, чтобы он отвлекся, занялся трудом, с братиями и мирянами. Другого способа нет. Если б мы стали объяснять ему, он не поверил бы нам, не понял бы нас. То, что он видел, для него важнее того, что он услышал бы от нас. Если случившееся было от Бога, тогда он успокоится, вернется назад осенью и больше не станет никому рассказывать о случившемся. Если же это не было от Бога, он взбунтуется, и даже не знаю, что выйдет из его бунта. Мы должны испытывать духов. Отцы все учат нас не верить видениям. Не знаешь, что говорит один авва из Патерика? «Если даже Христос явится тебе, не верь этому и скажи, что ты грешник, недостойный того, чтобы Он являлся тебе»[67].

Когда Иоиль пришел на виноградники, дух его быстро раскрылся.

— Что это за настоятель? Мне Ангелы возжигают свечи, а он посылает меня трудиться с мирянами. Я больше не вернусь в монастырь. Нет больше никакого уважения к святости!

И, как следствие, он из Иоиля превратился в Ио́на, отказался и от имени, и от белокурых прядей, и от рыжей бороды и ушел в мир.

— Ничего, — сказал отец Клеопа, услышав об этом. — Ион, который покается в один день, ценнее, чем Иоиль, который гордится.

Митрополит Антоний Плэмэдялэ Авва Каллиопий и смирение [68]

В монастыре Слатина собралось большое братство вокруг отца Клеопы, прославленного настоятеля. Там было до сотни отцов и братий. Отец Каллиопий был экономом. Когда все стояли на молитве, он должен был думать о том, что им подать на стол, сколько людей отправить на картофель, сколько послать на виноградники… Для сотни человек требуется большое хозяйство.

Был молод тогда авва Каллиопий и отличался духовным рвением. В его богатырском теле обитала детская душа. Он говорил, что пришел в монастырь, чтобы искупить грех прадеда своего из Нямецких Хумулешт, Иона Крянгэ[69], который был лишен духовного сана за то, что подстрелил ворону, севшую на крест купола храма.

— Чтобы вы знали, братия, — говорил он с убежденным видом, — как дорога ворона в очах Божиих. И она тварь Божия, что вы думаете! Знал митрополит, что делал! Тяжкое же мне предстоит покаяние!

Правнук очевидно, даже по внешности напоминал своего прадеда, но особенно унаследовал он от него мягкую молдавскую речь, выспренную, яркую и толковую. Часто говорил он, с тех пор как была вверена ему забота о хозяйстве:

— Ну, брат, знаешь, как хорошо в монастыре? Я убежал из дому, чтобы жить в пустыне, и мне отец чуть было не пересчитал ребра, когда явился за мной со «святым Николаем» в виде суковатой палки, потому что он боялся, бедняга, что его сокровище погибнет в монастыре от голода, тогда как я тут утопаю в богатстве! У, каким я богачом заделался!

В другой раз его начинал гладить против шерсти обет послушания, и тогда он опускался на ступенечку ниже и называл себя только господским управляющим, администратором. Он говорил:

— Мне нравится это послушание. Позовет меня настоятель и скажет: «Каллиопий, твое послушание — приказывать. Все сто человек в твоих руках». — «Хорошо, преподобный, — говорю я ему. — Это меня устраивает!» Как бы не умереть от счастья, свалившегося как снег на голову! Вот так вот, я — образцовый управляющий!

Он ходил с Патериком в руках и вздыхал. Показывал его и говорил: