Великий старец Клеопа, румынский чудотворец

— Знаете, что написано в этой книге? Сказано о древних монахах. Еще написано о покое, о безмолвии, о молитве. Я не видел никогда ничего подобного!

Затем добавлял как бы сам себе:

— Мне нужно уйти в пустыню!

Сказал он это слово, но никто не обратил внимания. И вот однажды утром в самый разгар лета, когда сады и поля взывают к людям о помощи, эконом больше не явился, чтобы разделить общие дневные послушания. Пошли за ним в келию. Никого. На столе записка: «Я ушел». Подождали его день-другой, и тут все поняли, что с отцом Каллиопием что-то случилось. «Видно, вернулся в Хумулешты! Наверно, ушел в Сихастрию! Да он ушел в Рарэу, в места более уединенные, чтобы избавиться от экономства!» Спросили и настоятеля.

— Не знаю ничего, — сказал отец Клеопа, — он ушел не по послушанию, без благословения.

Послали людей в названные места искать его, но они вернулись ни с чем. Назначили экономом отца Кирилла, а за отца Каллиопия стали молиться, да сохранит его Бог от опасностей, где бы он ни был. Так велел настоятель.

Прошел месяц, другой, и на третий, уже к осени, когда никто его уже не ждал, он явился. Худой, загоревший, с впалыми глазами и пустой котомкой.

— Я был в пустыне, — сказал он. — Закончились сухари, и я вернулся.

— И теперь чего ты хочешь, чтобы мы дали тебе сухарей и ты вернулся, или поместить тебя в иконостас, чтобы мы, грешники, кланялись твоей святости? — спросил его отец Клеопа перед лицом старцев, созванных, чтобы судить его, как положено по правилам, за непослушание.

Сказав это, отец Клеопа осенил себя крестом и стал на колени, как бы прося у него благословения. Остальные хотели было сделать то же, пряча в расплывшихся бородах улыбку.

— Оставьте, преподобные, я грешник, — сказал отец Каллиопий голосом поникшим, ослабевшим от поста и осипшим от холодов.

Все лето он провел под открытым небом на круче Коро́й, что над пещерой святой Феодоры, в Нямецких горах. Молился, углублялся в себя. Но без послушания, а без него все обращается в грех.

— Что скажете, отцы? — спросил отец Клеопа.

— Что сказать, — заторопился авва Кирилл, — я скажу, чтобы он вернулся к экономству. Вот так! Худшего и большего наказания, чем это, нет.

— Твоя святость хочет избавиться от послушания. Не надо. Ведь из-за него-то человек и убежал на безмолвие. Мы твою святость поставим на это место снова, если опять начнешь браться за свое!

— Отошлем его назад, — сказал другой старец, более суровый. — Если ему не понравилось тут, зачем ему сюда возвращаться?

— Я скажу, что надо перевести его в послушники, — предложил авва Клеопа, — снимем с него монашеские одежды, и пусть он начинает все сначала. И мы на него еще посмотрим. Пусть трудится на кухне, а после окончания трапезы пусть выходит к дверям и просит у всех прощения, говоря: «Простите меня, ослушника». Если он согласен, пусть остается!

— Я согласен, — быстро ответил отец Каллиопий. — Благословите и простите меня, ослушника!

Три месяца совершал он это покаяние, после чего ему вернули одежды и чин и перевели на послушание в церковь.

Позднее я узнал из уст отца Клеопы, настоятеля, что отец Каллиопий уединился в пустыне по его благословению:

— Знаешь, отче, когда я тогда поклонился ему, на суде, я же действительно поклонился его терпению и смирению. Я ведь один только знал, что этот бедный человек вовсе не был ослушником, но других я оставил при мысли, что смеюсь над ним. Если бы я сказал, что у него было мое благословение, то все труды его пропали бы даром. Он мог возгордиться, другие начали бы считать его святым, и повредилось бы все его душевное устроение. Иногда добродетели приводят к худшему злу, чем грехи! А то, что он претерпел еще и месяцы незаслуженного наказания в монастыре, помогло ему смотреть глубже на вещи и не считать, что если все было сделано им втайне, ведомо только для нас двоих, то он уже невесть какой святой.

Митрополит Антоний Плэмэдялэ Что мне делать? [70]

В 1950-е годы я, будучи преподавателем монашеского училища при монастыре Слатина, что на севере Молдовы, как-то задал своим сорока с лишним ученикам, иеромонахам, монахам и братиям, вопрос, на который просил не отвечать сразу, но хорошо подумать и сформулировать ответ к следующему уроку, стараясь, насколько возможно, не советоваться друг с другом. Вопрос был очень простой, но предполагал личный выбор. Вот он: «Если бы воскрес мертвый и сказал вам: “Я воскрес только для того, чтобы самым точным образом ответить вам на один-единственный вопрос, ибо я пришел оттуда, где все в точности известно”, — какой вопрос вы бы задали ему?»

Я посоветовал им не терять такой возможности и не задавать других вопросов, а только такой, на который только такой человек, вернувшийся оттуда, мог бы дать компетентный ответ.