Великий старец Клеопа, румынский чудотворец

И он не смог прийти, а я об одном его просил: «Дед Максим, ты если придешь, — потому что только он приходил ко мне, да и жил он поближе, хотя и до него было километров 18, как отсюда до Тыргу Нямц, — прошу тебя, дед Максим, если придешь, принести мне святую анафору от Воскресения Христова». Он говорит: «Отче, принесу, обязательно, принесу тебе пасху освященную, кулич, знаю, что ты не ешь мяса, но принесу тебе другого чего-нибудь, коровьей брынзы, еще чего». И приготовил человек тот, что нужно было, чтобы пойти ко мне, и пошел на пасхальную заутреню. И решил: «Как выйду после пасхальной службы, пойду». Но тут случилось искушение: когда он вернулся от заутрени, пришли к нему родственники: «Здравствуй, кум, как поживаешь?» Пришли и внуки с куличом, яйцами, как водится на Пасху. День ведь пасхальный.

Рассказывал мне потом тот христианин: «Мне уже не до еды было, они христосуются красными яйцами, а я как подумаю, что ты один, и так печален, и никого у тебя тут нет! Бабка моя сидит только, меняется в лице. И что мне пришло в голову, говорю: “Кум, я ведь надумал пойти в монастырь, потому что там будет вторая пасхальная служба, в 2 часа. Если матушка желает пойти со мной, то хорошо, а если нет, то я все же пойду”. — “Ну иди тогда, в добрый путь”. — “Вот, я приготовил кое-чего и сейчас быстренько схожу”».

И вышел он из дому часов в 10, а оттуда столько километров; сначала он старался остаться незамеченным, прятался как мог.

Я не ел с Великого Четверга — в пятницу, в Великую Субботу ничего. У меня оставалось немного сухарей, щепотка сахару, это у меня было, килограмм пшеничной муки и щепотка соли. Это были мои последние продукты, потому что он не приходил ко мне уже с месяц.

Он шел, бедняга, очень тяжело, хоть и знал лес, но вышел ведь поздно. Я, как человек, думал, с ним что-нибудь случилось, и поминал его в молитвах: может, его встретил кто-нибудь, вернул его домой. У меня была анафора старая, но я не принял ничего; был день Пасхи, и уже смеркалось. Я совершил свое правило и все поминал его. Я думал, как человек: «Может, они пошли вдвоем, может, поссорился с сыном, может, решил прийти ночью». Думал и я, как человек, один, а потом снова твердил: «Пусть будет, как Богу угодно».

И только когда вот так свечерело, вдруг слышу: пок! — хрустнула ветка. «Ну, это медведь или олень». И выглядываю в дверь, чтобы посмотреть, кто это: олень, медведь, кабаны? (Однажды прошло стадо кабанов, две свиноматки, и с ними поросят 24 где-то было. Поросята были маленькие, им было всего несколько дней, и они не могли идти. И те брали дубины в зубы и погоняли их дубинами. Одна шла впереди, а другая била их сзади дубиной. Я подумал тогда: «Ты посмотри, какое диво!»)

И когда я присмотрелся, это не звери были, это Максим, он наступил на хворостину. И как он только увидел меня, издали стал просить прощения: «Целую руки, Батюшка. Прошу вас простить меня, вишь, как вышло, случилось искушение…» — «Брат, что ты, не беспокойся! Ты хорошо дошел?» — «Хорошо, никто мне не встретился. Я дошел очень хорошо». — «А какое искушение было дома?» — «Пришли родственники, и я поздно вышел в путь». — «Ничего».

Я, войдя в землянку, произнес: «Светися, светися, Новый Иерусалиме…» — и он заплакал. У меня горела лампадка, пахло ладаном в землянке. И мы посидели, потому что он был весь мокрый, шел с грузом, он ведь принес все что смог, бедняга, с пасхального стола. Было у меня потом… потому что этого мне было слишком много, мне сколько было нужно? В другой раз приходилось и попоститься. Там ведь не как тут, там ты не обеспечен, там как захочет Бог, когда есть еда, а когда и нет.

И когда он начал вынимать из котомки все это: кулич, пасху, утиные яйца красные, гусиные, анафору, святую воду, коробков десять спичек, что мог донести человек на спине, полотенце для вытирания, сахар. И я сказал себе: «Такой красивой Пасхи у меня в жизни не было».

Я с субботы вечера до воскресенья вечера не сомкнул глаз. Не мог спать. Думал, как люди идут сейчас на заутреню, как встречают Пасху, и надел епитрахиль и старую фелонь. И у меня была Пасхальная служба, я пропел всё Пасхальное последование в полночь: «Воскресения день…» — пел громко. Пасхальные каноны, все-все я пропел. Начал в 11.30 вечером и пел до утра. И в конце сказал: «Христос воскресе!» — трижды, и леса ответили: у-у-у. Никто не ответил: «Воистину воскресе!» Никого не было. И я сказал себе: «Вот, сделал меня Бог причастником этой тишины, чтобы мне однажды быть одному в самом сердце гор и служить здесь Пасху».

И на другой день было то огорчение, а потом снова радость, когда он пришел и принес мне всего. И оставался христианин тот со мной три дня и три ночи, он не хотел спускаться в долину. Мы совершали вместе правило, читали часы Пасхи, что читаются на Светлой седмице. Потом мы брали с собой кулич, яйца и шли, чтобы он показал мне те места. И так он провел со мной пасхальные дни.