Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Однако авторитет Азефа был настолько непререкаем, что мысли Бурцева поначалу пошли самым причудливым путем. Он решил, что полиция не хочет задерживать Азефа, потому что в его окружение удалось внедрить агента. Бурцев даже через третьих лиц предупредил Азефа об опасности. Но постепенно, шаг за шагом, он продолжал расследование. Бурцев укреплялся в мысли, что среди видных эсеров есть полицейский агент. Он установил даже его агентурную кличку – Раскин, не знал только, кто прячется под этим псевдонимом. И вот наступил момент, когда Бурцева как громом поразила мысль, что Раскин и Азеф – это одно и то же лицо. «Я нередко должен был невольно признаться самому себе, что чем больше я отмахивался от обвинения Азефа, тем оно делалось для меня все более и более вероятным».

В августе 1908 г. Бурцев сообщил о своих подозрениях лидерам партии эсеров. В Париже был назначен третейский суд. Лидеры партии были уверены, что суд, составленный из авторитетных деятелей революционного движения, полностью обелит Азефа. Главный идеолог партии В.М. Чернов говорил: «Бурцев будет раздавлен. Ему придется каяться на суде». Особенно горячо отстаивали Азефа члены Боевой организации. Один из боевиков заявлял, что не поверит даже агентурному донесению, написанному рукой Азефа. Другие грозили перестрелять всех судей, если они заденут честь руководителя Боевой организации. Обвинение казалось в лучшем случае глупым заблуждением, в худшем – намеренной попыткой полиции скомпрометировать одного из вождей партии.

Бурцев понимал, что, если суд признает обвинения несостоятельными, ему останется только пустить себе пулю в лоб. И тогда он пошел ва-банк, решив получить подтверждение своим подозрениям не у кого иного, как у бывшего директора Департамента полиции А.А. Лопухина. Он был вынужден покинуть пост директора в феврале 1905 г., поскольку не сумел обеспечить безопасность великого князя Сергея Александровича. Бурцев рассчитывал, что отставной чиновник, узнав подоплеку этого террористического акта, скажет ему правду. Он подгадал так, чтобы встретиться с Лопухиным в купе скорого поезда Париж – Берлин. Бурцев изложил улики, которые ему удалось раздобыть. По всем канонам полицейской службы Лопухин не должен был ни единым словом выдавать секретного агента. Но Бурцев сообщал поразительные факты, свидетельствующие о двойной игре Азефа. Бывший директор Департамента полиции услышал, что его тайный осведомитель являлся главой Боевой организации и подготовил ряд террористических актов, в том числе против великого князя Сергея Александровича – убийство, из-за которого Лопухин был вынужден распрощаться с карьерой. Бурцев вспоминал: «Лопухин был крайне взволнован. Тоном человека, который слышит невероятные вещи и должен верить им, он стал задавать мне вопросы. Я знал, что Лопухин, достаточно знакомый с моей личностью, не мог сомневаться ни в моих словах, ни в словах Савинкова и других товарищей, на которых я ссылался. Тем не менее он, видимо, с трудом усваивал то, о чем я говорил» [248]. Потрясенный картиной предательства, Лопухин наконец признал, что Азеф сотрудничал с полицией.

Свидетельство Лопухина, представленное третейскому суду, лишило дара слова защитников Азефа. Эсеры решали его судьбу на специальном заседании ЦК партии. Большинство подало голос за казнь предателя. Была нанята уединенная вилла с потайным ходом и гротом, где Азефу должны были накинуть петлю на шею. Но даже те эсеры, кому было поручено привести приговор в исполнение, до последней минуты сохраняли иллюзорную надежду, что все обвинения против руководителя Боевой организации окажутся чудовищным недоразумением. Боевики вспоминали: «Переход от Азефа-товарища к Азефу-провокатору оказался не под силу не для одних только членов ЦК, а и для таких людей, которым легче, чем кому-либо было протянуть руку к браунингу» [249]. Азеф чувствовал эти колебания и не боялся, что бывшие товарищи по партии схватят его внезапно, без предупреждения. Он дождался, пока к нему не явились уполномоченные от партии эсеров и не дали срок до утра для чистосердечного признания. Ночью Азеф выскользнул из дома и уехал из Парижа первым поездом. И только после его бегства ЦК партии эсеров известил членов партии, что Азеф изобличен как предатель.