Великий тайфун

Председатель полкового комитета Третьего полка, поручик Абрамов, конечно, не очень был доволен тем, что в числе «делегации» Исполкома два большевика (он был одним из авторов письма к солдатам Четвертого полка), но и виду не подал, что недоволен: полк, по его глубокому убеждению, был в его руках, да и Агарев довольно сильное противоядие «большевистскому яду».

Казарма, где уже неоднократно устраивались митинги, быстро наполнилась людьми. На деревянном помосте, установленном в одном из концов казармы, за простым канцелярским столом, ничем не покрытым, сидели на табуретах поручик Абрамов, справа от него — Агарев, слева — Дядя Володя, затем Виктор Заречный. Солдаты стояли плотной массой, как в церкви, в широком проходе между кроватями, во всю длину казармы. Это были или совсем молодые, прошлогоднего призыва, крепкие, наголо остриженные ребята, или степенные, заросшие бородами до ушей запасные, участники русско-японской войны; кадровые солдаты полка находились на фронте.

Отрезанные от города Босфором Восточным, солдаты Третьего полка жили на Русском острове именно как на острове, вдали от водоворота революционной жизни города. Когда-то Виктор Заречный рассуждал так: если Владивосток — форпост революции на Дальнем Востоке, то Русский остров — ключевая сопка этого форпоста. Но вот произошла революция. Ключевую сопку заняли эсеры, они и затуманили головы солдатам Третьего полка клеветой на большевиков.

Нужны были какие-то особые слова, чтобы завоевать доверие солдат, заставить их понять, что они обмануты.

Первым выступил Дядя Володя.

— Товарищи! — начал он. — Объединенный Исполнительный комитет Владивостокского Совета послал нас…

— Какой партии? — как по команде, спросило несколько голосов.

«Началось», — подумал Виктор.

— Социал-демократической партии, — спокойно ответил Дядя Володя. — Я и вот мой товарищ, — он повернул голову в сторону Виктора, — мы — большевики…

Гул пробежал по казарме, раздались резкие возгласы:

— Долой! Вон отсюда!

Кровь хлынула к лицу Виктора. В сердце будто воткнули нож, оно сжалось от боли и сильно застучало.

— Продались!.. Немецкие агенты! — раздались злобные голоса.

Офицеры полка сидели на табуретах впереди солдат, перед помостом, и хранили гробовое молчание.

Володя (Виктор заметил, как у него дрожала рука, которой он опирался о стол) взглянул на председательствующего, тот наконец постучал по столу:

— Призываю к порядку. Дадим представителям Совета высказаться.

Шум немного утих.

— Погодите гнать нас, товарищи, — собрав все свое спокойствие, заговорил Володя. — Мы с вами еще не успели познакомиться, а вы уже кричите: «Вон!» Нас гнало царское правительство, не давало говорить правду. Теперь вы гоните. Постойте! Дайте нам сказать! Вы вот спрашиваете, какой мы партии. Наша партия — старая партия, рабочая партия, вынесшая на своих плечах тяжелую борьбу с царским режимом. Я в партии большевиков состою вот уже пятнадцать лет.

Легкий шумок пробежал по казарме.

— Я не вчера вступил в партию. Восемь лет отбыл за матушку правду на каторге в Нерчинских горах. Вернулся только после революции.

В казарме наступила тишина. Солдаты вытягивали шеи, чтобы хорошенько разглядеть говорившего.

— Я и родился в Забайкалье, — продолжал Володя, — у самого озера Байкал, в Баргузине, куда мой отец, учитель, был сослан по царскому повелению.

Солдаты слушали затаив дыхание.

— А некоторые из вас, кажется, думают, что мы к вам пожаловали прямо от Вильгельма… немецкие шпионы. Эх, товарищи, обидно нам слышать это от вас! Когда буржуи это говорят, это понятно. А от вас — обидно. Может быть, среди вас есть мои земляки, забайкальцы…

— Есть, — раздался одинокий голос.

— Ну вот, я так и знал.

Поискав глазами земляка, Володя продолжал:

— Моего товарища, — он кивнул на Виктора, — тоже с семнадцати лет начали таскать по тюрьмам, усылать туда, куда Макар телят не гоняет. Революция освободила его из Александровской пересыльной тюрьмы. Теперь он приехал к себе на родину, в город Владивосток.

— Я знаю его! — вдруг среди напряженной тишины пробасил кто-то в самой гуще солдат.

Виктор встрепенулся, пробежал глазами по лицам солдат, но не нашел того, кому принадлежал такой знакомый басовитый голос.

— Ну вот, — обрадованно сказал Володя, — даже знакомые есть… А вы говорите — немецкие шпионы. Наклеветали вам, товарищи, обманывают вас. Рискуя жизнью, не щадя себя, мы вместе со всем русским народом боролись против помещиков и капиталистов, против векового рабства, в котором находилась Россия, против войны, которую вели и ведут капиталисты России, Англии, Франции, Америки…

Что-то едва уловимое, чего нельзя определить словом, как дуновение свежего ветра, пронеслось по казарме. Виктор Заречный увидел, как тепло стали светиться глаза солдат, стоявших вблизи от помоста.

«Нашел Володя дорожку к солдатскому сердцу», — подумал он.

— Так вот, товарищи, — продолжал Володя, — Исполком Совета командировал нас, чтобы сообщить вам тревожную весть, полученную вчера ночью из Петрограда..

Солдаты насторожились.

— Генерал Корнилов поднял контрреволюционный мятеж против рабочих и крестьян России…