Великий тайфун

— Да нет, ничего, — ответил Виктор, — под утро заснул крепко.

В углу над жестяной лоханью наклонился медный умывальник. На табурете рядом стояло оцинкованное ведро, наполненное почти до краев водой. В ведре — оцинкованный ковш.

— Мама! Да у вас все тот же ковш! — воскликнул Виктор, увидав старого знакомца.

— В ведре-то?

— Да-

— Тот же.

— Подумайте! Сохранился! Из него я хлеб с водой ел, — мне тогда лет семь, должно быть, было, — лошадь изображал. Помню, какая это была необыкновенно вкусная еда, — улыбка осветила заспанное лицо Виктора.

— Да, вот ковшик один и остался от той жизни… да еще диванчик.

Виктор зачерпнул воды, налил в умывальник, задумался:

«От той жизни…»

Ему вспомнился тихий апрельский вечер на Набережной, дочь почтальона Настенька, с глазами как ирисы, ее маленькая, худенькая, с тонкими синими жилками ручка, которую он поцеловал… потом… потом позорное избиение Чужим человеком…

При возвращении в родной дом особенно ярко возникают в памяти картины раннего детства. И сколько бы ни было горя, страданий в маленькой жизни, детские годы вспоминаются часто, как чудное, милое сердцу видение. Думаешь тогда: пережить бы их еще раз, снять штанишки и полезть в воду за серым крабом, притаившимся под камнем, поросшим темно-зеленой морской травой… Ушло все как сон. Не вернешь!

Из сеней вошел китаец-булочник с корзиной за спиной. На нем был костюм из синей дабы, на вате, туфли на мягкой подошве и фетровая шляпа.

— Мой поставщик, — сказала Серафима Петровна.

— Пользуетесь, наверное, неограниченным кредитом?

— Да уж беру, сколько хочу, и плачу, когда могу,

— Чудесный народ!

— Хорошие люди, — подтвердила Серафима Петровна.

— Сынка? — спросил булочник.

— Сынка.

— Шангó. — Китаец хотел сказать, что ему понравился Виктор.

— Самый первый! — весело проговорила Серафима Петровна.

Китаец добродушно улыбнулся.

— Русский царь мэйю[1], — сказал он. — Хао[2]!

— Да ты, я вижу, республиканец, — засмеялся Виктор и добавил: — Сунь Ят-сен — хáо! Кантрами΄ мандарина![3]

— Хао, хао! — весело закивал булочник.

— Ну вот мы и договорились. — Виктор протянул руку булочнику.

Китаец взял руку Виктора обеими руками и горячо стал трясти ее. Что-то детски доверчивое было в его улыбке, в темных, сверкавших радостью раскосых глазах.

Серафима Петровна подала на стол — тут же, в кухне, у окна, — жареную навагу.

— Садитесь, — пригласила она Виктора и Женю, которая уже давно умылась и с улыбкой слушала разговор Виктора с булочником.

— Сейчас, мама, — сказал Виктор. — Тут мировая проблема.

И у Виктора с булочником завязался разговор на том русско-китайском жаргоне, на котором объяснялись русские и китайцы, жившие в городах Дальнего Востока. У Виктора Заречного к тому же был большой запас китайских слов, которые он запомнил с детства, при постоянном общении с китайцами, составлявшими большую часть населения Владивостока.

Разговор их принял для Виктора неожиданный оборот. Из рассказа булочника — его звали Ван Чэн-ду — выяснилось, что он родом из провинции Гуан-дунь, где не то в 1906, не то в 1907 году участвовал в крестьянском восстании. После подавления восстания Ван Чэн-ду бежал в Харбин; он был причастен к созданной Сунь Ят-сеном организации «Союза революционных обществ».

— «Тунмэнхой», — назвал булочник по-китайски эту организацию.

— «Тунмэнхой»? — переспросил Виктор.

Булочник закивал головой:

— «Тунмэнхой».

В Харбине Ван Чэн-ду прожил до 1908 года, работал в типографии истопником и разносчиком газет. Он был свидетелем весьма бурно проходивших в этом городе революционных событий. 1 мая 1907 года в городе бастовали все предприятия, и Ван Чэн-ду вместе с пятью тысячами русских рабочих праздновал за городом День международной рабочей солидарности.

Рассказ Ван Чэн-ду привел Виктора в сильное возбуждение.

— Я же говорил — мировая проблема! Вот так булочник!

Серафима Петровна убрала сковороду со стола:

— Разогрею навагу, а то совсем остыла.

— «Тунмэнхой» — шанго! — восклицал Виктор. — Россия, Китай — Тунмэнхой! — Виктор изобразил ладонями рукопожатие. — Союз!

Он схватил руку булочника, и они опять стали трясти друг другу руки.

— Союза! Союза! — поняв Виктора, заговорил Ван Чэн-ду.

— Мама, у вас замечательный поставщик булок! — восторгался Виктор.

— Моя ходи΄, булка носи΄, — китаец вскинул корзину за спину.

Виктор открыл ему дверь.

— Мы еще поговорим, — сказал он.

Китаец закивал головой в знак согласия.

Серафима Петровна подала, на стол разогретую навагу.

— Садись, сынок. Садитесь, Женюша. Вот и хлеб свежий. Теплый еще.

Серафима Петровна была несказанно рада приезду сына и невестки. Виктор обнял ее, поцеловал, и все сели завтракать.

РЕВОЛЮЦИЯ ЗА РАБОТОЙ

После завтрака Виктор отправился в город.

Повсюду краснели флаги и полотнища, не убранные со вчерашнего дня. Город еще праздновал победу революции.