Великий тес

Пока ссыльные отдыхали, два десятка красноярцев да гулящие под началом Похабова конопатили, смолили и грузили барки. Дальше причала Иван из острога не отлучался. И вдруг пропал шебалташ. Он хватился его утром: хотел привычно опоясаться — нет ремня с золотыми бляхами. Помнил, что прошлым утром надевал. Снимал ли вечером — запамятовал. Утерял он золотую пряжку где-то возле острога в людных местах. Раз ее никто не возвращал, значит, не нашли или присвоили. «Ну и ладно, — подумал с облегчением. — Видать, на ветер камлал кетский шаман».

Три тяжелых барки, груженных рожью, бурлацкой бечевой и парусом пошли против течения реки к Красному Яру. Ссыльные шляхтичи держались скопом, в споры и душевные беседы с красноярцами и охочими людьми не вступали, дымили трубками, злобно отбивались от гнуса, тянули барки, не отставая от привычного к этому делу сибирского люда.

На первый ночлег отряд остановился у заимки Галкиных. Встретил бурлаков младший брат атамана Осип. После службы он был на льготе и управлял ясырями, пахавшими землю под озимь. А земли у Галкиных было десятин двести.

За две недели отдыха молодой казак переругался с ленивыми ясырями и захребетниками. Встрече с енисейцами был несказанно рад и стал жаловался Ивану, что ясыри грозят его убить, а у него уже нет сил терпеть их. Осип боялся, что схватится за саблю и порубит всех.

Пожилой бурлак из гулящих енисейских людей стал степенно корить молодого казака, что тот не умеет править работными:

— Это тебе не служилые! К тому же новокресты. К ним подход нужен, с добром да с их выгодой. Я пока дошел до Енисейского из-под Устюга, в двух слободах работал по найму. Знаю, как хозяйством правят!

Гулящий устюжанин был не молодым, но и не ветхим еще мужчиной: прихрамывал, шепелявил, потому что потерял половину зубов, зато поглядывал вокруг умудренными жизнью глазами и уже подумывал о старости.

Осип, услышав не обидные, но и не лестные для себя слова, взглянул на бурлака пристально и строго.

— Кто таков? — спросил у Ивана Похабова.

— Не пьяница, не игрок. Работал у старца Тимофея в скиту. Подрядился бурлачить доброй волей, — равнодушно ответил сын боярский.

Глаза Осипа плутовато блеснули. Как кот, почуявший поживу, он соскочил с хозяйского места в красном углу, присел на лавку рядом с устюжанином.

— Вот и останься вместо меня! — предложил с жаром. — Правь заимкой, коли умеешь. А мы с братом подати за тебя заплатим и жалованье хлебом положим!

— Так я тебе и отдал бурлака! — рыкнул Иван на соблазнителя. — По-доброму, мне бы еще десяток таких, как он.

— А я вместо него пойду! — ничуть не смущаясь, предложил казак. — Поручную грамоту составим при свидетелях, а утречком его тягло на себя возьму. Давно хотел посмотреть Красный Яр.

Похабов не нашелся как возразить. Поменять пожилого на молодого он был не прочь. Пробормотал насмешливо:

— Ой, смотри! Вернется атаман, всыплет батогов по-братски!

Иван думал, балагурит осерчавший на ясырей казак. Но нет. Осип провел устюжанина по полям и покосам, показал постройки, конюшню и скотный двор. Утром они составили поручную запись. На восходе солнца бравый казак уже шел в бечеве, а вчерашний бурлак с высокого берега смотрел вслед каравану.

Два десятка бывших красноярских служилых, возвращавшихся к прежнему месту службы, три десятка ссыльной литовской шляхты, енисейский сын боярский с казаком Галкиным да семеро охочих людей то парусом, то бечевой продолжали тянуть суда с рожью к большому енисейскому порогу.

Гулящий Ивашка Струна, выходец из калмыков, шел одной баркой с По-хабовым. Его большой, губастый рот с желтыми, конскими зубами был всегда раскрыт. Маленькие и злые медвежьи глаза пристально обшаривали берег.

— Печенкой чую! — визгливо крикнул Похабову, облизывая толстые губы. — Конные люди идут за нами берегом. Глянь! Глянь! — указал на береговые заросли. — Ветра нет, а кустарник шевелится!

Ивашка в Енисейском остроге объявился недавно. Он беспрестанно ругался тонким, как звон струны, голосом, имел дурную славу игрока, смутьяна и пьяницы. Никто из гулящих поручиться за него не хотел. Похабов взял его из нужды и от безлюдья. Крест на шее Ивашка носил, но в церковь зашел только для крестоцелования, будто по принуждению исповедовался и причастился в путь, на верность товарищам по походу приложился вывороченными, сомовьими губами к Честному Кресту и Святым Благовестам.

Поп Кузьма поглядывал на него с тоской, а перед выходом шепнул Похабову, указывая глазами на Струну:

— Зело хитер и коварен! Смотри за ним в оба!

Сын боярский недоверчиво осмотрел кустарник берега. Ему тоже показалось, что ветки ивняка шевелятся, будто под ними идет толпа или едут верховые.

— Может, и следят! — согласился с гулящим. — Если нападут, то ночью или около порога.

Не ошиблись ни Похабов, ни Струна. Возле большого порога при шуме воды на песчаную отмель выскочило до сотни всадников. Пригибаясь к гривам, понеслись на бурлаков, на скаку стреляли из луков. Наметанным глазом красноярцы высмотрели среди них и киргизов, и тубинцев, и мотор-цев, и кашинцев.