Великий тес

Федька, сильно качнувшись, в пику бывшему хозяину тоже уперся руками в бока и с важностью объявил:

— Люди сказывают, коли посадил нас на землю, то должен дать завод на пятнадцать рублей каждому!

— Подь сюда! — поманил его Иван. — Дам!

Федька доверчиво шагнул за посулом. Старый Похабов коротким ударом звезданул его прямо в пылавший лоб. Сувор неловко взмахнул руками и осел на землю, мотая головой с бешеными глазами. Очухавшись, выхватил засапожный нож, с ревом ринулся на сына боярского. Иван схватил метлу на крепком березовом черенке, провернул ее как саблю, выбил из неверных рук засапожник и стал охаживать Федьку помелом.

Выскочившие во двор казаки заломили руки пьяному буяну. Яков пристально, с упреком глядел на отца. Казачий голова, не поднимая на него глаз, сердито бросил метлу и поправил растрепавшиеся по плечам волосы.

— Дурак! — плюнул в сторону скрученного Федьки.

— За такую дурость по закону, нашим мудрым государем данным, надобно вешать на суку, чтобы другим неповадно было! — громко объявил Яков всем сбежавшимся на шум и тихо укорил отца: — А не бесчестить свои седины дракой!

— Дурак он и есть дурак! — неприязненно отмахнулся Иван. — Его хоть за ятры подвесь — не поумнеет. Вон заводчик! — указал на Горбуна, прятавшегося за стеной амбара.

— Взять его! — приказал атаман Яков.

Казаки схватили Горбуна под руки, бросили в ноги молодому атаману.

— Другим в науку! — строго изрек тот. — Пьяного, как протрезвеет, бить кнутом, а подстрекателя повесить!

— Невинен, батюшка! — взвыл Горбун, царапая землю. — Не губи, христа ради! — вскочил на трясущиеся ноги. Из штанины потекло.

Казаки захохотали. Усмехнулся и молодой атаман. Горбун, уловив перемену в его настроении, снова упал на четвереньки, завертелся чертом, выстукивая лбом о землю на все четыре стороны.

Сувор со скрученными руками как зверь вращал окровавленными глазами и поносно орал:

— Биты уже! Казнить смертью только государь может, не вы. Или забивай кнутом, или давай пятнадцать рублев!

Яков тряхнул плетью, двинулся грудью на буянившего.

— Со своими дворовыми сам разберусь! — осадил сына казачий голова и приказал казакам: — Обоих в казенку!

Врубленная в стену тюрьма была набита скарбом прибывшего отряда. Бывших дворовых пришлось посадить на цепь в пустовавшей аманатской избе. После утренних молитв, до завтрака, казачий голова посочувствовал смутьянам и пошел взглянуть на них. Распахнул подпертую дверь. Горбун и Сувор сидели на нарах с печальными лицами.

— Протрезвели? — строго спросил Похабов, постукивая батожком по голяшке сапога. — Сказывайте, что вчера бунтовали?

— Не пил, не буянил! — завыл Горбун, потряхивая цепью. — Почто страдаю?

Федька воротил набок опухшее лицо. Под его глазами вздулись и расплылись синяки.

— Ничего не помню! Пьяный был! — прошепелявил ссохшимися губами.

— Что я тебе задолжал? — строже спросил казачий голова. Резче застучал батогом по голяшке.

— Это я у тебя в кабальных должниках! — шмыгнул носом Сувор. — Чего уж там!

— А чего орал?

— Говорю же, пьяный был! Кого спрашиваешь?

— Отпусти этого! — указал казаку на Сувора.

Ушлые глаза Горбуна забегали, руки затряслись. Он завопил так, что казак, снимавший цепь с Сувора, поморщился от звона в ушах.

— Федька свое получил! — потянул за цепь Похабов, выволок упиравшегося Горбуна из аманатской избы, несколько раз вытянул вдоль спины батогом. — Сказано, лучше бы не родиться тому, через кого приходит соблазн. В другой раз станешь кого подстрекать — удавлю! — Бросил цепь и кивнул казаку: — Отпусти и этого!

Поднималось солнце. С реки веяло свежестью и прохладой. Прибитые утренним холодком, сонно погуживали комары. Яков сидел на крыльце приказной избы в накинутом на плечи кафтане, снисходительно посмеивался, наблюдая, как отец творит расправу.

— Палача не завели! — буркнул сыну Иван и бросил батожок под крыльцо.

— Когда уходим, голова? — спросил Яков, показывая, что эти дела его не касаются.

— Как отдохнут твои люди, так и пойдем!

— Тогда сегодня пусть отдыхают! Завтра будем грузить струги!

— Завтра так завтра, — согласился Иван и добавил, усмехнувшись в бороду: — Коли молодой жены не жаль.

— Пусть привыкает! — жестко ответил Яков.

Сверх своего хлебного оклада казаки атамана Якова везли двести пудов ржи для атамана Колесникова, за Байкал. Пороги были пройдены. До Верхнего острога казачий голова дал им в гужи по коню на струг. Облегчение было явным, и пока никто из бурлаков не роптал на чужой груз.

Прибывший с отрядом белый поп зычным голосом отслужил молебен об отплытии, окропил суда и людей святой водой. Атаман Яков махнул рукой ертаулам, и первый струг двинулся против течения реки. За последним судном с рожью для строителей Балаганского острога шли Иван Похабов с Савиной.

За время отсутствия головы казаки Дмитрия Фирсова собрали избу. По недостатку леса частокол был поставлен только местами и всего в полторы сажени. Оглядывая строение, старый Похабов проворчал: