Великий тес

— Все равно расскажи! — приказал Яков и пронзительно свистнул, созывая всех своих людей.

— Ешьте, милые! — подошла Савина с котлом парящей каши и щедро полила ее конопляным маслом.

Казак, спутник Перфильева, дернулся было с места.

— Сиди, милый! Ешь во славу Божью! — остановила его Савина. — Раненому уже унесла молодая! — кивнула на Якова.

На призыв атамана со всех сторон острова сходились казаки, занятые кто рыбной ловлей, кто починкой одежды и оружия. С любопытством все тесней обступали прибывших.

— Слушайте! — громко приказывал Яков. — У казачьего головы Бекетова казаки бунтовали.

— Не бунтовали! — осторожно поправил атамана Иван Перфильев. — От голода роптали. Против Петра Ивановича никто дурного слова не сказал.

— Все равно бунтовали! — упрямо тряхнул головой Яков. — Не против головы, так против наказной памяти. — Победно поглядывая на всех и посмеиваясь, объявил: — Коська Москвитин против Хабарова говорил, голодали они там непрестанно. А где на Амуре много хлеба, там сотнями и тысячами нападают служилые китайского царя Богды. Все они с ружьями и с пушками. А иные ружья у них о четырех стволах. Скажи им, — снова резко обернулся к молодому Перфильеву, — чтобы смут не заводили по прелестным сказкам!

Ивашка Перфильев, обжигаясь, мотал головой, шепелявил ртом, набитым горячей кашей, торопливо оправдывался:

— О Даурах ничего не знаю. Завели меня колесниковские вожи в безлюдные горы, еле выбрался. А как выбрался, так Бекетов послал к вам, ваших вожей и видальцев просить.

Дружинка выругался:

— Уж лучше воевать, чем терпеть обиды в посольстве! — Старый служилый первой енисейской стрелецкой сотни понимал, что ему с Сенькой Новиковым придется плыть к Бекетову.

Солнце покатилось на закат. Устало огрызались поперечные казаки, не желая верить бекетовцам. Атаман Яков спорил с ними до хрипоты и осмеивал прелестные сказки, невесть кем придуманные. К толпе подошел Сенька Новиков.

— Голова, благослови баню! — протянул Ивану Похабову березовый веник.

Казачий голова отказался от чести и ушел к реке в тень додумывать свои мысли.

Сенька неуверенно протянул веник Якову:

— Благословишь, атаман?

— Ты старше! — отшутился тот. — Мне в пекло рано!

Казак потряс веником и пошел к бане снять первый пар. За ним потянулись другие. Яков вкрадчивым кошачьим шагом двинулся за отцом, сел рядом с ним. Иван сказал, не оборачивая головы:

— Нельзя бросать Петра в нужде! Уж если он просит помощи, то его людям горче горького!

— Нельзя! — согласился Яков. — Но против воеводы и его наказной памяти тоже не попрешь! Неизвестно еще, что ертаулы скажут, — кивнул в верховья Иркута, куда были отправлены его люди не в погоню за воровской ватагой, а к верному князцу Яндохе, чтобы узнать, кто и куда шел.

— А что они скажут? — крякнул запершившим горлом казачий голова. — Петру легче не станет! — Взглянул на сына с укором и добавил: — Васька Колесников не пропадет! — Он сгреб со щеки горсть ослабевших в тени оводов, бросил их в воду. — Ваську в дверь не пустишь, он в окно залезет, за стол не посадишь — из печи свое возьмет.

Ертаулы вернулись на другой день и привели отощавшего иркутного годовалыцика Никитку Фирсова. Старый Похабов облегченно перекрестился. Больше других он беспокоился за сына первого енисейского сотника, который родился после гибели отца.

— Вот! — вместо приветствия казак показал голове запястья рук, вспухшие и истертые. — На цепи вели!

Под его глазом темнел синяк, но опухоли уже не было.

— Беглых не догнали! — доложил ертаул. — Этот шел нам навстречу. Яндоху с людьми беглые не грабили.

— Хотели пограбить, да Яндоха — не дурак! — поправил ертаула Никитка. — Увидел на мне цепь и велел своим конным мужикам отбиваться дубинами. А меня беглые хотели утопить, но только побили и отпустили!

— А Петруха с Березовским?

— Ушли в Дауры! — стыдливо отвел глаза молодой казак. — Противились. Может, для виду.

— Крапивное семя! — выругался Иван. — Проведут ведь воров мимо моего острога. А чего это они по Иркуту пошли? Бекетова на Селенге боятся?

— Где-то там, на Байкале, тропа есть через горы на Чикой-реку! — неуверенно ответил Никитка. — Среди беглых будто есть бывальцы, которые по ней ходили в реку Амур.

Всю ночь Иван Похабов бессонно ворочался под стругом. С горечью думал о том, что никто из казаков не осудил беглых, и о своем старом товарище Бекетове. Только когда стала редеть темень, он забылся недолгим, но глубоким сном.

Утром после молитв и завтрака Иван велел сыну следовать за ним на низ острова. Оставшись вдвоем, сказал строго, как о решенном:

— Нельзя Петра оставить в нужде!

— Ты — голова! Приказывай! — вяло возразил Яков.

— Перед воеводами как-нибудь оправдаемся! Перед Господом — ума не хватит! — сбил шапку на ухо отец и приказным тоном объявил: — Я с десятком казаков останусь здесь, укреплю зимовье, обнесу его тыном. Ты со своими казаками по моему указу возьмешь Дружинку с Сенькой и пойдешь со всем хлебным припасом к Бекетову. Перед воеводой сам отвечу!