Великий тес

— Умен! — одобрительно покачал головой Иван. — Среди моей родни таких не было. В мать, однако! — Нечаянно вспомнил Меченку и спросил сына: — Она не так далеко отсюда. Хочешь проведать?

— Как прикажешь! — буркнул молодой атаман. — Ты — голова, не я!

— Вот ведь как все обернулось! — тихо и задумчиво вздохнул Иван, опуская глаза. — Иные казаки били жен за всякое дурное слово. Детей драли в науку. А те нынче и матерей любят, и отцов почитают.

— То я тебя не почитаю! — смутился Яков, бросив на отца быстрый взгляд. — Мать сама себе судьбу выбрала: то в монахини собиралась, то с молодым слюбилась. И зачем мне возле нее срамиться? Состарится — не брошу! А полюбовного ее молодца знать не хочу.

— Да! — буркнул отец и стал тихо оправдываться, уловив в словах сына намек на вину, от которой не отнекивался. — Жалел я ее. И сейчас жалею, хоть она и стоит поперек моей жизни, как камнебой поперек реки. Бывало, постегаю слегка, а душа болит, — снова вздохнул. — Так вот все и обернулось. А зимовье надо укреплять! — суетливо спохватился, раздосадованный нечаянным откровением. — Без этого теперь никак нельзя! Коли побежали толпами по Иркуту — все сметут на своем пути. И скит не пощадят. А будет здесь острог и другой на Байкале — можно удержать.

— Изба сопрела! — поддержал отца Яков.

— Давно ли перебирал? — обернулся к зимовью старый Похабов. — Правда, наспех, из сырого леса, лишь бы перезимовать.

— За беглыми погоню пошлем? — спросил Яков.

— Не догонят! — сердито мотнул головой Иван. — Только утомятся.

Яков поддакнул отцу:

— Не угнаться!.. Я схожу к Яндохе, узнаю, кто и когда проходил по реке.

На другой день караульные заметили малый четырехвесельный струг, плывущий с Байкала. По наказу атамана спустились на лодке к устью Иркута, спрятались под нависшим над водой тальником. Струг все ближе подгребал к левому берегу, к устью. Здесь и наткнулся на караульных.

— Да это же Ивашка, старший Перфильев сын! — вскрикнул Дру-жинка.

В стружке было только двое гребцов. На дне, на залатанном парусе, лежал на спине еще один казак и косил глазами на енисейцев.

— Слава богу! — бросив весло, размашисто перекрестился Иван Перфильев. На красном, обожженном солнцем лице лохмотьями висела сухая кожа. Глаза из-под собольей шапки светились синими каменьями. — С кем пришли? — спросил десятского.

— С Похабовыми, — ответил тот. — Ваське Колесникову хлеб и перемена!

— Вон что! — Ивашка поскоблил облупившуюся кожу на щеке. — А нас Бекетов за помощью послал. Оголодали мы, заплутали. — Кивнул на лежавшего казака: — Его тунгусы ранили. Пограбить нас хотели.

Увидев два судна, поднимавшихся Иркутом, на берег острова стали выходить отдыхавшие казаки. Они узнали енисейцев, весело вытянули их лодку с людьми на песок. Раздвигая столпившихся людей, к ней подошли Похабовы.

Ивашка по-родственному откланялся крестному, обнял атамана. Служилые осмотрели раненого казака, стали менять ему повязку из листьев. Голова и атаман повели молодого Перфильева для разговора.

Из распахнутых дверей бани клубился дым, кисло и сытно пахло опарой, которую Савина выставила на солнце. Ивашка Перфильев повел носом, сглотнул слюну и пожаловался:

— Со второй Святой недели мукой толченую рыбу приправляли. Тем и живы.

— Садись, рассказывай, пока каша подходит! — кивнул на изрубленный пень казачий голова. Вокруг них рассаживались десятские и старые казаки.

Ивашка Перфильев пожаловался:

— Колесниковские люди указали нам путь на Иргень-озеро ложно.

— А мы что вам говорили! — возмущенно затряс бородой Дружинка. — Дальше Табуная они не ходили!

Старый Похабов нетерпеливо махнул рукой, чтобы десятский помолчал. Перфильев продолжил:

— Петр Иванович с людьми ставил острог в баргузинском култуке, а меня послал к озеру. Отправил со мной колесниковских вожей, которые хвалились, что знают путь. И завели они моих людей невесть куда. Только летом все мы, чуть живы, выбрались к Бекетову ни с чем. А у него зимой казаки и охочие оголодали. Верхоленцы взбунтовались, хотели уйти в Дауры к Онуфрию Степанову.

— Постой! — взмахом руки остановил крестника Иван. — Откуда у вас верхоленцы?

— Самовольно присоединились к нам в этих самых местах, — неохотно ответил Ивашка. — Отряд в четыре десятка — больше нашего. И решили мы принять их ради дальних государевых служб. И помощь, и польза явная.

Яков Похабов обвел строгими глазами собравшихся вокруг них казаков, впился в товарища пристальным взглядом:

— Енисейский воевода получил от Курбата Иванова челобитную с жалобой, что бекетовские казаки еще прошлой зимой присылали верхо-ленцам подговорную грамоту, звали их на службу в Дауры и подстрекали к бунту!

— Я этого не знаю! — равнодушно пожал плечами Ивашка. — Пришли да пришли. Попросились к нам, мы сообща не отказали. Про бунт не допытывались.

— Расскажи им про медовую жизнь в Даурах! — Торжествующим, пылким взглядом Яков снова окинул своих казаков, ловивших каждое слово молодого Перфильева.

— Сам я там не был! — опять уклончиво пожал плечами Ивашка. — Со слов только знаю.