Великий торговый путь от Петербурга до Пекина

Китайцы широко применяли изворотливую и изощренную «строптивость, отговорки и даже шантаж», но и тактика русских дипломатов точно так же благородством не отличалась. Коэн сообщает, что перед отъездом из Санкт-Петербурга С.Л. Владиславич-Рагузинский принимал в своем доме французского посла Жака де Кампредона и получил от него рекомендательное письмо для передачи иезуитскому миссионеру отцу Доминику Парренину. В Пекине Савва Лукич имел приятную и плодотворную беседу с этим искусным в политических делах иезуитом и получил от него рекомендательное письмо для первого вельможи двора (да-сюэши) по имени Мацы, принадлежавшего к маньчжурскому роду Окаймленного желтой полосой знамени. Он к тому же долгое время поддерживал связи с русскими жителями Пекина и приграничной зоны. Позже отец Парренин взял на себя роль посредника в общении с маньчжурами, а также оказал помощь в качестве переводчика. Мацы проявил себя еще более полезным человеком. Он, как теперь представляется, держал русских дипломатов в курсе всех тонкостей переговоров, а также сообщал им о событиях при китайском дворе и разговорах среди китайских сановников, уполномоченных вести переговоры с гостями из России. При этом стоит помнить о его безупречной репутации неподкупного мандарина. Во всяком случае, Владиславич-Рагузинский считал вполне достаточным установить вознаграждение за его заботы пушниной на сумму в 1000 рублей, а ходатайство отца Парренина оценил в 100 рублей. За этими лукавыми словами скрывается успешное использование русским послом для решения своих задач практически неприкрытого подкупа.

Сами же переговоры, при всей сомнительности тактики их ведения с обеих сторон, оказались долгими и трудными, а в какой-то момент даже весьма острыми. За полгода с лишним стороны провели около тридцати встреч. В качестве основных участников переговоров с китайской стороны император назначил высокопоставленных, компетентных и прекрасно разбирающихся в деле сановников: Чабина служил главным секретарем двора (да-сюэши) и одним из руководителей китайского министерства иностранных дел — Лифаньюаня; еще один главный секретарь двора по имени Тугут был президентом (шан-шу) Лифаньюаня; а прекрасным специалистом на этих встречах проявил себя Тулишен, оказавшийся, вероятно, самым хорошо осведомленным вельможей маньчжурского двора на русском направлении китайской дипломатии. В конечном счете появился договор, причем, как выяснится позже, такой, в котором удалось воплотить главные пожелания и требования обеих заинтересованных сторон. К 21 марта составление текста данного договора удалось в основном завершить, и стороны согласились провести заключительные встречи на совместной границе, чтобы там заняться устранением конкретных недоразумений по прокладке линии сибирско-монгольской границы и установкой на ней пограничных знаков. До нас дошла по большому счету легенда, быть может даже вымысел, будто С.Л. Владиславич-Рагузинский во время приема у китайского императора испросил позволения на выезд из Пекина и получил его в силу большого великодушия императора и беспокойства о здоровье русского гостя: «Ваше Величество, Вы излечили меня от недуга, теперь освободите [меня] от печали: позвольте большое дело, во многом, но не до конца рассмотренное в Пекине, завершить на границе». Выезда на границу совершенно определенно потребовали практические соображения: мало того, что границу плохо знали русские чиновники, кроме тех областей, поспешную съемку которых провели еще летом, китайцы тоже обладали весьма приблизительной ее схемой. К тому же окончательный вариант соглашений по прохождению линии границы логично было составлять как раз на той же границе. А для русских дипломатов было бы легче там уравновесить более сильную позицию китайцев, очевидную в Пекине.