И все же этот недостаток, если он вообще был таковым, вряд ли имел какое-то значение по той простой причине, что нет никаких указаний на то, что эта программа была воплощена в жизнь или хотя бы широко известна на тот момент. Хотя на ранних этапах Тайпинского восстания были разграблены некоторые дома и поместья богачей, а часть их имущества поделена между местными деревенскими жителями, большая часть добычи доставалась руководителям восстания. И подобная практика так никогда и не перешла в масштабную распределительную схему, не говоря уже о систематической земельной реформе или реальном аграрном коммунизме. В условиях ожесточенного сопротивления со стороны империи Цин и последующих контрнаступлений императорской армии тайпины были озабочены в первую очередь поддержанием потока доходов для финансирования своих военных операций. В результате традиционные отношения между землевладельцами и арендаторами оставались в основном нетронутыми. В лучшем случае кое-какие изменения наблюдались в менее значительных сферах. В Цзяннане, где были уничтожены многочисленные налоговые и земельные документы цинской администрации, новый режим экспериментировал с прямой выплатой налогов: крестьяне сами платили их непосредственно агентам новой власти. Но это продлилось недолго. Налоги, по-видимому, стали ниже, чем были раньше, и арендаторам было легче протестовать против слишком высокой арендной платы. Как в формальном, так и в реальном выражении при тайпинах, отменивших привилегии для богачей, наблюдалась некоторая деконцентрация. Землевладельцам, столкнувшимся с сопротивлением арендаторов и вынужденным теперь платить налоги в полном размере (и плюс еще дополнительные сборы), оставалось только наблюдать за тем, как их доходы сокращаются.
Но все это не идет ни в какое сравнение с систематическим выравниванием, предусмотренным в утопических схемах, которые никогда не были воплощены в жизнь, – возможно, их никогда и не собирались применять на практике. О последнем предположении свидетельствует тот факт, что, сохранив традиционный порядок земельной аренды, предводители тайпинов охотно заимствовали и роскошный образ жизни цинской элиты, располагаясь в отобранных у прежних владельцев дворцах и окружая себя гаремами. Жестокий разгром тайпинов в 1860-х годах, когда в сражениях и от наступившего голода погибли миллионы, вовсе не прервал эгалитарного эксперимента – поскольку последнего и не было. Ни коммунитарная доктрина, ни обширная военная мобилизация крестьянства, похоже, не привели к значительному выравниванию; даже если руководители восстания и попытались провести какие-то реформы, надолго они бы не прижились. До 1917 года разрыв между идеологическими целями и доиндустриальной реальностью был слишком велик, чтобы попытаться преодолеть его силой[325]
.Во многом то же верно в отношении большинства народных восстаний в истории. Большая часть людей на протяжении письменной истории жила в аграрном обществе, и распределение богатства и дохода в определенном досовременном государстве в большой степени зависело от структуры земельной собственности и контроля над производством сельскохозяйственных товаров. Таким образом, любой обзор выравнивания революционными средствами должен уделять особое внимание эффектам крестьянских восстаний. Подобные события были довольно распространенными: наблюдаемые вариации в зависимости от географии и времени вполне могут быть связаны с характером имеющихся данных, а не с реальными условиями. Но несмотря на свою частоту, сельские бунты редко превращались в настоящие революционные движения, приводившие впоследствии к заметной степени выравнивания[326]
.Наиболее многообещающие примеры в этом отношении опять-таки относятся к недавнему времени. Один из них – земельная реформа в Мексике после революции 1910 года. В Мексике наблюдалось значительное неравенство ресурсов, уходящее корнями еще в ацтекский период. В XVI веке испанские завоеватели получили огромные участки земли и возможность пользоваться подневольным трудом. В ходе войны за независимость 1810–1821 годов на смену элите чисто испанского происхождения пришла элита, состоящая из креолов и метисов, а концентрация земельных владений продолжалась быстрыми темпами на протяжении всего XIX века. Богачи договаривались с чиновниками, приобретая еще больше земель и получая прибыль от начавшейся индустриализации. Накануне революции неравенство достигло экстремальной степени: в общей сложности 1000 семей и корпораций контролировали 6000 поместий – более половины всех земель в стране с населением в 16 миллионов, две трети которых занимались сельским хозяйством.