Великий уравнитель

По-настоящему радикальные городские восстания в истории редки. Один примечательный случай касается зилотов в Фессалониках в 1342–1350 годах: популистские элементы установили власть над городом, перебили аристократов, захватили их имущество и перераспределили их богатство. Но, хотя враждебные источники изображают их как экстремистов, нет никаких свидетельств, подтверждающих существование последовательной программы конфискаций или перераспределений. Еще одним кандидатом на более активные городские движения наряду с древнегреческой культурой полисов может послужить Италия Средневековья и ранней современной эпохи. И действительно, в этом регионе были зафиксированы многочисленные городские волнения, но опять-таки как крестьянские бунты часто не были направлены непосредственно против землевладельцев, так и городские восстания, даже вызванные экономическими причинами, редко были направлены против капиталистов и работодателей. Гораздо чаще случались выступления против коррупции и налогов. Как и в случае с крестьянскими восстаниями, городским восстаниям не удавалось добиться успеха даже при относительно скромных целях. Хорошим примером помимо прочих может послужить известное восстание флорентийских чомпи в 1378 году, возглавленное текстильными рабочими, не включенными в гильдии и потому оказавшимися в крайне невыгодных условиях. И хотя им удалось захватить город, требования они выдвигали скромные: включение в новообразованные гильдии и налог на богатство. Но даже при этом восстание было жестоко подавлено[343].

«И так они были полностью разгромлены»: итоги

Фраза, вынесенная в заголовок, взята из сочинения Chronique des quatre premiers Valois и относится к крестьянам – участникам недолговечного восстания Жакерия 1358 года. Но это же можно сказать почти о любом подобном выступлении в истории. Во время восстания 1932 года в Сальвадоре коммунисты убили самое большее три десятка человек, тогда как подавлявшие восстание военные перебили тысячи, включая женщин и детей: оценки варьируют от 8000 до 40 000. Это не стало полной неожиданностью: еще до начала восстания один из лидеров повстанцев, Альфонсо Луна, заявил военному министру Хоакину Вальдесу, что «крестьяне своими мачете завоюют себе права, которых вы их лишаете», на что последний ответил: «У вас мачете, а у нас пулеметы». Не достигнув того, что Ив-Мари Берсе назвал полнотой власти, никакое восстание не могло надеяться сократить неравенство доходов и богатства как таковое, даже если и ставило себе такую цель, что бывало редко. Это значит, что размах насильственной экспроприации и степень контроля, характерные для XX века, просто не были доступны в досовременном обществе. Отсутствовала и твердая идеологическая убежденность в необходимости такого насилия. На полной экспроприации и полном равенстве не настаивали даже столь осуждаемые французские якобинцы во время так называемого террора: они просто не представляли себе, что такое настоящий террор общенационального масштаба[344].

Таким образом, намеренное систематическое выравнивание посредством насильственных восстаний находится за пределами доиндустриальных средств и возможностей. Только в XX веке мы встречаем революционеров, вооруженных как пулеметами, так и радикальными программами. Только тогда описанные в Chronique des quatre premiers Valois жестокие расправы наконец-то обрушились и на другую сторону – сторону господ и помещиков, «изначальный 1 %». Только тогда восставшие смогли настолько прочно установить свою власть, чтобы проводить трансформационные перемены на протяжении достаточно долгого времени и с достаточно выраженным эффектом. Хотя в досовременном мире не было недостатка в полных насилия народных волнениях, для осуществления радикальной уравнительной политики – независимо от ее цены как для правящих, так и для управляемых, – потребовались выход на новый уровень насилия и новый его масштаб.

Но у этой истории есть свой конец. Несмотря на всю беспощадность и убежденность революционеров, учрежденное насильственным образом равенство удерживалось постольку, поскольку существовал поддерживающий его режим. Как только этот режим рушился, как было с Советским Союзом и его сателлитами или с Камбоджей, или менял путь развития, как в случае Китая и Вьетнама, неравенство доходов и богатство быстро возвращались. Как видно на примере России и Китая, этот принцип проявляется даже в радикально отличающихся условиях: экономический крах и взрывной рост неравенства в первом случае и масштабный экономический рост и постепенный подъем неравенства – во втором[345].