Зрелая Османская империя усовершенствовала и отточила более изощренные стратегии насильственного перераспределения. На протяжении четырех столетий султаны казнили и лишали собственности тысячи государственных чиновников и подрядчиков без всякого судебного разбирательства. В ранний период завоевания в XIV и XV веках знать сформировала альянс с семействами воинов из дома Османа – союз, который позже стал включать представителей военной элиты разного происхождения. Усиливавшаяся с XV столетия абсолютная власть султана постепенно сокращала власть аристократов. Если ранее официальные должности занимали отпрыски благородных семейств, то потом на эти позиции стали назначать людей неблагородного происхождения, потомков рабов, принадлежавших влиятельным родам. И хотя благородные семейства продолжали бороться за чины и власть, в конечном итоге все государственные чиновники, независимо от своего происхождении, стали восприниматься как лица, лишенные персональных прав по отношению к правителю. Должности не передавались по наследству, а имущество чиновников считалось жалованьем – чем-то вроде платы за исполнение обязанностей, а не частной собственностью. На практике все имущество могло быть конфисковано лишь по той причине, что должность и имущество того, кто ее занимал, считались неразделимыми. Помимо конфискации после казни, широко практиковалась и экспроприация имущества действующих чиновников, по той или иной причине привлекших внимание султана. Члены элиты пытались по мере сил сопротивляться такому посягательству на свою собственность, и к XVII веку некоторым семействам удалось сохранять свое состояние на протяжении нескольких поколений. В XVIII веке местные элиты усилили свое влияние, поскольку чины и должности все чаще перепродавались или сдавались в аренду, что привело к широкой приватизации государственной администрации и позволило назначенным чиновникам увеличить свое богатство и укрепить свое положение. Центр уже не мог захватывать имущество так же, как он делал это раньше, и права на собственность в какой-то мере укрепились. Конфискации вернулись в конце XVIII и в начале XIX веков под давлением войн, вызвав сопротивление и породив стратегии уклонения. В 1839 году османская элита наконец-то решила это противостояние в свою пользу, когда султан гарантировал своим подданным сохранение жизни и имущества. Как и в других империях, в том числе Римской и Ханьской, способность центральной власти перераспределять богатство правящего класса со временем ослабевала[107].
В других случаях правители были слишком слабыми или находились слишком далеко, чтобы вмешиваться в концентрацию богатства в кругах элиты. Особенно показателен в этом отношении пример захвата испанцами уже существовавших имперских государств в Мезоамерике и в Андах. В ходе Реконкисты земли в Испании даровались представителям знати и рыцарям, которым юридически подчинялось население этих земель. Впоследствии испанские конкистадоры расширили эту систему и на территории Нового Света, где уже существовали похожие практики: как мы видели выше, ацтеки пользовались разнообразными методами подчинения, включая передачу земель элите, закрепощение и рабство. В Мексике конкистадоры и позже представители знати быстро захватили огромные земельные участки, которые часто объявлялись королевским даром уже после захвата. Земли Эрнана Кортеса в Оахаке были объявлены его наследственным владением в 1535 году и оставались у его потомков на протяжении 300 лет – в конечном итоге они охватывали 15 вилл, 157 «пуэбло», 89 асьенд, 119 ранчо, 5 эстансий и включали 150 000 жителей. Несмотря на королевские декреты, призванные ограничить срок таких пожалований (известных под названием «энкомьенда»), они успешно превращались в постоянные и наследственные владения, составляющие основу благополучия небольшого класса сверхбогатых землевладельцев. «Энкомендеро» обходили запрет на использование принудительного труда, завлекая местных жителей в долговое рабство, чтобы контролировать их труд. Со временем это позволяло им создавать более стабильные асьенды из изначально разрозненных энкомьенд – хорошо организованные поместья, обрабатываемые батраками, вынужденными делить время между своими участками и господскими землями, и фактически представлявшие собой миниатюрные государства под деспотическим правлением землевладельцев. Поздние изменения были ограничены верхушкой – особенно показателен в этом отношении пример Мексики, из которой после объявления независимости в 1821 году были изгнаны испанские асендадо, а их места заняла местная элита, во многом сохранившая существовавшие институты. В XIX веке земельные владения стали еще более концентрированными, что привело к революции, описанной в главе 8[108].