Великое чудо любви

Так вот, продолжаю рассказывать я, мне хотелось устроить пожар, но за ночь спирт успевал выветриться, и наутро прореха в матрасе только чуть попахивала кислым. Вечно одна и та же история: чтобы устроить пожар, нужен огонь, чтобы приготовить суп, нужны овощи, чтобы быть свободным, нужна свобода. Впрочем, мне хватило бы и одной спички. Я у всех спросила, даже у Мистера Пропера, парнишки, что дежурит по мужскому отделению, время от времени занося к нам в постирочную грязное белье и забирая чистое, но он ответил, мол, спичек нет. На самом деле у Мистера Пропера имеется имя, Джоакино, но никто его так не называет с тех пор, как он выпил целый литр моющего средства. Хотел стать таким же мускулистым, как тот лысый парень на этикетке, открыть ворота и уйти. Только никому не говори, шепчу я Новенькой, прижавшись губами к ее уху: однажды, помогая Жилетт в постирочной, я стащила для него бутылку «Мистера Пропера». Мы спрятались под вонючей черной лестницей, и он, открутив крышку, сделал большой глоток. Я пощупала его бицепс, но ничего не изменилось. Он глотнул еще, и я забрала бутылку, потому что, если бы он выпил все, Жилетт непременно заметила бы. А он схватил меня за руку, притянул к себе, прижал мое тело к стене и попытался сунуть мне язык между зубами. Ощутив вкус лимона и мыла, я отпихнула его, снова протянула бутылку и предложила: давай, выпей. Он сделал еще глоток, я сказала: еще, и он глотнул еще, и еще, и еще. Я думала дождаться, пока у него изо рта пойдут мыльные пузыри, к тому же он пообещал взамен спичку. И потом, мне вовсе не хотелось снова почувствовать на своем небе его лимонный язык. Так что я просто ждала, пока он согнет руку и напряжет бицепс. Как в той рекламе: «Мистер Пропер, веселей! В доме чисто в два раза быстрей!»

А он сперва покраснел, потом побелел, потом стал серым, как стена, и рухнул на пол. Гадди вставил ему в горло трубку, чтобы вызвать рвоту, и, продержав неделю в изоляторе, отправил к Лампочке. Жаль, мышцы так и не выросли. Я посоветовала ему в следующий раз попробовать «Ариэль»: «Мистер Пропер» явно не усваивается. Ага.

В общем, спичек мне так и не досталось. Однако, как всегда говорила Сестра Мямля, если не отвечают святые, имеет смысл молиться напрямую Господу Богу. А Господь Бог здесь – Гадди. Месяц назад, во время очередного обхода, он достал из кармана халата коробок спичек, чтобы зажечь свою трубку: первая чиркнула впустую, вторая чиркнула впустую, загорелась только третья. Когда он ушел, я первым делом поставила правую ногу на брошенные спички, проковыляла, шаркая тапочками, в палату и запинала добычу под кровать. А ночью, поцеловав шерстку Жилетт, попробовала их зажечь. Первая оказалась совсем без головки, серы на ней не было ни крошки. Зато на второй еще оставалось красное пятнышко. Стоило мне чиркнуть им о неровную плитку пола, как тут же возник крохотный огонек, принявший, благодаря смоченному в спирте ватному тампону, форму сине-желтого шарика. Я уронила его на подушку, бросив туда же простыню и трое трусов, лежавших в тумбочке, и пару мгновений спустя лицо обдало жаром. У меня потекли слезы, но не такие, как в тот день, когда меня отняли у матери или когда Сестра Никотина поставила меня на колени на горох за то, что я кричала во дворе, мол, Бог прекрасно знает, где она прячет табак: в серебряной дароносице, доставаемой только по большим праздникам.

Нет, мои слезы были слезами радости, ведь из-за пожара нас всех должны были выгнать на улицу. Так я бы снова увидела Мутти и осталась бы с ней в Полумире навсегда.

Вскоре пламя стало понемногу утихать. Я бросила в него простыни своих соседок и даже, пораспахивав тумбочки, скормила ему их нижнее белье. Огонь сперва рос, потом снова уменьшился, но к этому моменту мне больше нечего было ему дать, поскольку, по правде говоря, в палате ничегошеньки не осталось. Только тлели в углу тряпки, а дым мешал дышать.

Все остальные спали как убитые тяжким сном Серого леденца, их ведь никто не научил, как прятать его за щекой, а после сплевывать, не глотая. Поскольку окна зарешечены, я бросилась к двери, но обнаружила, что она заперта снаружи, и принялась звать на помощь, колотить по дереву, пока не разодрала костяшки пальцев. Никто так и не пришел. Окажись этот пожар больше, чем краткой вспышкой, мы все, укрывшиеся под одеялами, как непослушные девчонки, не желающие вставать в школу, сами того не подозревая, перешли бы от обманного сна к настоящему, вечному. Хотя на самом деле непослушной была одна только я.

Огонь потух, помощь из других отделений не явилась, и Мутти осталась так же далека, как Королева Королевишна. Я стащила из чужой тумбочки сорочку и снова легла спать. А наутро пришли сразу трое: Гадди, Лампочка и новый докторишка, встрепанный, с рыжеватыми усиками и в линялом халате – я даже сперва приняла его за чокнутого. Чокнутого, который возомнил себя врачом. И здесь таких пруд пруди!