Великое кочевье

"Жениться надо, - думал он по пути к избушке Охлупнева. - А такую женщину, которая бросила бы все старые привычки, найти нелегко. У меня скоро седой волос появится. Молодую брать не годится, а бабы в годах за старые обычаи, как за кисет с табаком, держатся. Где найти себе друга, детям - мать?"

3

Как бы ни была коротка весенняя ночь, Миликей Никандрович всегда просыпался до рассвета. Вот и сегодня он поднялся в ту раннюю пору, когда предутренняя синева начинает ослаблять ночной полумрак.

- Встаем! - коснулся плеча Борлая, спавшего рядом.

Через минуту они уже были на улице. На дальнем болоте слаженно закричали журавли, словно хорошие музыканты враз ударили по струнам и заиграли в трубы.

Миликей Никандрович, запрокинув голову, глянул в сторону высокого хребта.

- О, паря, на горах заря начинает полыхать! Гляди-кось, как хорошо!

Прибежал Тохна и спросил:

- Коней ловить?

- Лови, в добрый час.

В первый день пахоты Охлупнев всегда чувствовал себя по-особому празднично, все делал быстро и весело, с шутками да прибаутками. А сегодня он немного тревожился. Предстояло впервые обучить людей хлебопашеству.

С рассветом они уже прибыли на место пахоты. За ними пришла большая толпа алтайцев, взбудораженных необычным делом, и Токушевы тревожно поглядывали на них.

Чтобы легче было подымать целину, в плуг впрягли шестерку. На каждом коне - по седоку. Кони не привыкли друг к другу и шарахались в стороны. Седоки первое время не могли совладать с ними. Один конь дергал вперед, второй пятился, наступая на костыли.

- Враз понукайте! Враз! - кричал Охлупнев. - А ну, поехали.

Взвились плети. Кони дружно рванулись и перешли на полную рысь. Перевернутый плуг подпрыгивал. Миликей бежал, задыхаясь, не успевал схватить вожжи. Борлай не хотел отстать от него. Позади двигалась толпа.

Утишка догнал председателя и начал громко:

- Зря мы землю пахать собираемся. Алтаец - скотовод. Колхоз должен скотом заниматься.

Борлай косо взглянул на него.

- Ты сам ячмень сеял и говорил, что очень выгодно.

- Так то для себя.

- А это - для колхоза и для государства.

- Больно сильными стали - для государства. Самим бы сытыми быть.

- Так думают только барсуки. А мы - из другой породы. - Борлай говорил громко, обращаясь уже не к Бакчибаеву, а ко всем, кто вышел в долину. - Мы делаем так, как партия учит. Кулацкий хлеб надо заменить колхозным. Колхозы получат машины. Хлеба много будет. Вот как!

Молодые алтайцы, прислушиваясь к каждому слову, шли за ним. Но сзади, подобно волне, их настигала шумная толпа встревоженных стариков. Самые бойкие и быстрые на ногу прорвались сквозь шеренгу молодых и стали дергать Борлая за рукав:

- Постой, постой!

- Не дадим так землю машиной резать. Духа надо просить.

- Камлать!

- Нельзя землю резать: она живая... Заплачет: нам худо будет.

Толпа откликнулась ревом:

- Не дадим!

- Жертву! Жертву!

- Коня горному духу!

Голос Тюхтеня громче всех:

- Пусть языки наши одеревенеют, если дадим землю резать!

Миликей крикнул ездовым, чтобы остановили лошадей, подошел к передовику и потрепал по крутой шее.

- Ну, милые, начнем помаленьку доброе дело.

Взглянул на Тохну:

- Вот так, паря, прямо езжай, пока я не окликну. - Вернувшись к плугу, позвал Борлая: - Ну, председатель, берись за рогали, веди первую борозду.

Толпа настороженно следила за каждым движением Охлупнева. Раздавались голоса о том, что этот рыжий накличет беду, что если бы не он, то, возможно, кам был бы здесь.

Когда Миликей тряхнул светло-зеленый плуг за рогали, поставил прямо и сказал председателю: "Трогай, Борлаюшка, в добрый час!" - в толпе снова ахнули и заголосили:

- Беда придет! Беда. Живыми не бывать!

Ездовые дружно закричали. Лошади напористо дернули, и блестящая сталь глубоко врезалась в землю. Затрещал вековой дерн.

Толпа на мгновение застыла.

Миликей ногой поправлял первый пласт.

- Землица-то, матушка, крепка да жирна. Добрецкая! Только на ребро ложится. Вот этак надо.

Молодые парни вперегонки бросились поправлять длинный и ровный пласт.

Тюхтень крикнул пронзительно:

- Стонет земля! Слышите, как стонет!

Шум поплыл по долине:

- Не дадим! Не дадим!

- Гоните их из урочища!

Кони остановились. Перед ними, загораживая путь, лежал Тюхтень, скрюченные пальцы вонзил в землю, из горла вырвался хрип:

- Дух... рассердится дух... Не дам!

Рядом с ним упали три старика. Айдаш с Сенюшем схватили их за ноги и оттащили в сторону.

Тохна взмахнул плетью и поехал, но Тюхтень снова упал на землю. Остановили коней. Борлай подошел к нему и взял за рукав:

- Тюхтень, вставай, будет дурить. Поговорим по-добру.

Старик, ожидавший потоков ругани, остановившимися глазами смотрел на жизнерадостное и ласковое лицо председателя. Борлай поднял его.

- Почему не даешь пахать? Мы тебя считали хорошим колхозником, я про тебя в городе так сказал, а ты...

Тюхтень едва шевелил побелевшими губами:

- Всех злой дух погубит.

Борлай положил руку на его дрожащее плечо:

- Это кто тебе, старый, сказал - Сапог или Шатый?

- Будет вам болтать с ним, - прикрикнул Миликей. - День-то, день-то вон какой хороший! Как девка румяна!.. Робить надо успевать, а они трещат.