"...И еще в коротких строках прописываю тебе, дорогой Евграф Герасимович, что работа в нашем колхозе кипит ключом. Целину мы в два плуга буровили. Глазам своим не поверишь - половину урочища "Солнопек" подняли и пшеничкой засеяли. Ждем всходов..."
На линованный, вырванный из тетради лист бумаги ложились широкие и корявые буквы:
"Посмотрел бы ты, как наши алтайцы до всей хлебопашеской премудрости докапываются, все узнать норовят. Любо-дорого поглядеть на них. День и ночь меня тормошат, расспрашивают обо всем. А я их всему доброму обучаю, сил своих не жалею. Поверьте слову, вам стыдно за меня не будет. Хмельного, можно сказать, в рот не беру".
Лизнув карандаш, он продолжал:
"Стосковался я тут по белым калачам. К куруту все еще не привык кислющий он. Спервоначалу жил на одном мясе, а теперь глядеть на него не могу - без хлебной крошки брюхо не принимает. Давно склонил я алтайцев к тому, чтобы печь настоящую смастерить. Сгоношили какую ни на есть. А стряпать некому. Пришлось самому за квашню взяться".
Откинув голову, Миликей Никандрович утерся рукавом.
- Фу-у, тяжелее работы!..
Потом снова навалился грудью на стол и, нажимая на карандаш, продолжал старательно выводить:
"Еще прошу тебя, товарищ председатель, дорогой Евграф Герасимович, откомандируй ты ко мне супругу мою Маланью Ивановну, а с ней пошли картошки на семена и на еду, сколько можно от нашей "Искры". Пусть Маланья возьмет с собой огородных семян - репных, огуречных и всяких разных. Поторопи ее. Нельзя время упускать, надо огород заводить. А без женских рук тут не обойтись. Да и мне нужна подмога по домашним делам: надо учить алтаек шить, мыть, стряпать. Швейную машину собираемся купить..."
К крыльцу кто-то подъехал на телеге и остановил копей. Миликей Никандрович поднял голову, прислушался.
Дверь распахнулась. Слегка приподымая подол длинной юбки, через высокий порог шагнула Маланья Ивановна. За ней шла Макрида. А дальше незнакомая Охлупневу молодая алтайка, одетая в русскую кофту и широкую юбку. Это была Яманай.
- Вот он какую берлогу себе отгрохал! - весело рассмеялась Маланья Ивановна, осматривая жилье. - Что же ты не поштукатурил, не побелил?
- Не успел, - улыбнулся Охлупнев, здороваясь с женой, с Макридой и алтайкой. - Пожалуйста, гостьюшки! Проходите. Хорошо-то как, что вы приехали! Легка, Маланьюшка, на помине!
- Поджидал меня?
- Вот сейчас в письме председателю прописал о тебе.
- Вон что! Вы, я вижу, давно сговорились с Евграфом-то. - Маланья Ивановна шутливо погрозила мужу пальцем. - Теперь все понятно! Он мне покою не давал, каждый день твердил: "Поезжай к мужику. Поезжай!" Будто я вдруг пришлась не ко двору.
- Значит, обо мне заботу имеет!
- Зачастил ко мне, все спрашивал: "Когда тебе коня запрягать?" А вчерась Макриша заехала повидаться, он - опять со своим советом: "Поезжайте вместе, две сестры".
- Вот хорошо, что есть на свете заботливые председатели! расхохотался Охлупнев.
- А ну тебя! - Маланья Ивановна похлопала мужа по спине. - Я бы и так приехала... Чего мне там одной-то куковать?
Макрида с Яманай присели на лавку, оглядывая избу.
Маланья прошла в кухонный угол и, отдернув заслонку, заглянула в печь.
- О, да печка у тебя добрая! Шаньги, пироги можно стряпать! - Оглядев избу, упрекнула: - А пол-то, знать, ни разу не мыт и не метен. Как же ты жил в такой грязи? У барсука в норе и то чище.
- Руки не доходили. Соскочишь с постели - и в поле.
- Ты рукам хозяин, заставил бы дойти, - сказала Макрида Ивановна, сметая сор с подоконников. Она разыскала веник, тряпку и ведро. Попросила Яманай: - Беги-ка, дочка, за водой да печку затопляй. - Прибирая посуду, она говорила Охлупневу: - Мы насовсем приехали. Работенка нам в вашем колхозе небось найдется?
- Для таких бабочек, как вы, везде работы хватит. Но ты, однако, шутишь?
- Ну, такими делами не шутят. Недавно решение вышло - открыть здесь детские ясли. Первые для алтайских детей. Услышали мы об этом - и сразу в женотдел. А там нас по работе знают. Вот и послали сюда.
- Так, так. А где ясли собираетесь обосновать?
- В школе покамест, на лето. А к зиме особое помещение ставьте. В аймаке нам наказ дали: "Такие ясли, говорят, устройте, чтобы со всей округи бабы ездили глядеть да чтобы пример с вас снимали".
Миликей широко улыбнулся:
- А мы было хорошие-то сутуночки на скотный двор приберегали. Придется, видно, поступиться.
- Придется, Миликей Никандрович, - настойчиво сказала Макрида Ивановна. - У меня своих ребятишек нет, так хоть чужих пособить выпоить, выкормить да на путь наставить. Все сердцу приятнее: не зря на земле протолклась.
Маланья Ивановна вернулась с новым березовым веником.
Вошла Яманай в новеньких ботинках на высоких каблуках, внесла полные ведра воды. Ее коротко остриженные волосы были схвачены зеленой гребенкой. Лицо посвежело, вернулся румянец, но глаза все еще смотрели печально.
- Это что за птаха такая с вами прилетела? - спросил Миликей Никандрович.
Макрида Ивановна погрозила ему, сказав строгим взглядом: "Она по-русски понимает", - и громко ответила:
- Это дочка моя. Она из здешних мест, помощницей нам будет.