Великое кочевье

Бочкарев, приглушив ненависть, виновато смотрел в строгие глаза командира и напевно тянул:

- Товарищ набольший, я не по своей воле... Меня Сапожишко, алтайская образина, попутал. "Не пойдешь, говорит, с нами, заимку спалю". Он мог - у его ни креста, ни совести...

- Прекратить нытье! - прикрикнул командир. Указал на сопку с одиноким кедром: - Пойдешь на гору и передашь дружку: пусть сдается. Сопротивление бессмысленно. Не сегодня, так завтра все равно будет в наших руках. Если он согласен сдаться, разведешь на горе костер.

Бочкарев ушел, и часа через два над вершиной показался дымок.

В долине седлали коней. Плотной цепью окружили сопку. С вершины ее спускался Калистрат. За ним шел Говорухин с поднятыми руками.

- А-а, байский дружок! - обрадовался Борлай. - Давно тебя искали. А где сам Сапог?

Говорухин бородой показал в сторону кедрача:

- Туда... ушел.

Борлай повернулся к лесу, скомандовав, чтобы все отделение следовало за ним.

В лесу лыжи легко скользили по глубокому снегу. Вскоре лыжники напали на след.

- Нажимай! - шепотом командовал Токушев.

Тонкая снежная корка не выдерживала человека. Сапог проваливался по пояс.

- Гоним, как лося по насту, - заметил один из бойцов.

Возле следа лежали рукавицы. Немного дальше была брошена шапка.

- А вон и шуба зайсанская.

- Как бы он хитрую петлю не сделал.

Алтайцы - охотники, таежные следопыты, отличные лыжники - спускались по склону горы. Шубы на них заиндевели, от воротников струился пар.

- Вон он!

Раздалось два выстрела.

Выронив винтовку, Сапог прыгнул за густохвойный кедр. Плотным строем наступали алтайцы.

- Сдавайся! - крикнул Борлай.

Сапог стоял за деревом, распухшие губы искусал до крови, левая рука беспомощно повисла.

Увидев Токушева, он с ножом бросился на него, но впереди Борлая лыжники сомкнули штыки...

3

В Каракольскую долину спустились табуны Сапога Тыдыкова. По бокам их ехали всадники. Один из молодых пастухов вел на поводу заседланного коня, на котором сидел Ногон. Руки старика были скручены арканом и притянуты к передней луке седла. Винтовку, с которой Ногон не расставался с того дня, когда Сапог поручил ему угнать табуны за хребет, вез молодой пастух. Старик проклинал своих давнишних приятелей:

- Ядовитые болезни изломают ваши кости... Кровь ваша, грабители проклятые, свернется, сердца лопнут, как пузыри.

- Мы никогда не грабили, - сказал старый пастух, ровесник Ногона. - А вот Сапог - грабитель. Он с нами не рассчитался. Мы свое берем.

- Кто Большого Человека так зовет, у того язык сделается каменным, глаза оловянными, - ворчал старик.

Парень громко захохотал:

- Поездим теперь на байских лошадях, как на своих!

Табуны подошли к сельсовету. Молодой пастух сказал Байрыму, выбежавшему на крыльцо:

- Вот, пригнали коней... Принимай, товарищ Токушев.

- Мы бы давно пригнали, да Ногон не позволял, - вмешался второй пастух. - Едва его обезоружили.

Лошадей пересчитали, назначили табунщиков. Ногона два дня продержали в сельсовете, а потом спросили:

- Куда, старик, пойдешь?

- К хозяину своему, к Большому Человеку. Жаловаться на вас.

- Эх ты, верная собака... Тебе бы только байские ноги лизать, - сказал Байрым, покачав головой, и добавил: - Кончилась поганая жизнь твоего хозяина.

4

Жаркое солнце подымалось высоко в небо. В полдень снега на нижних склонах гор становились мягкими, ноздреватыми, веселые ручьи начинали свое задорное щебетанье. Зеленые лужайки покрывались подснежниками. На крутых южных склонах расцветали кусты маральника. Горы одевались в зеленые платья с малиновыми оборками.

Короткие летели ночи: на вершинах гор дежурили зори.

Колхозники ложились спать перед рассветом, когда дыхание снежных вершин касалось долины и сковывало верхнюю корку земли. В тихий рассветный час сон был особенно сладок.

Однажды в этот час в избушку Борлая Токушева влетел Анытпас Чичанов, щеголявший все в той же шелковой шубе Сапога.

- Товарищ Токушев!.. Вставай, товарищ Токушев! - кричал он, захлебываясь радостью.

- А?.. Что случилось?.. - Борлай вскочил, протирая глаза.

- Я серебро нашел! Много-много! Мешков десять!

- Сапогово?

- Ие! Три месяца искал... И только сегодня нашел! В пещере... Я за Ногоном незаметно следил. Увидел, что старик по ночам крадучись к той горе бегал. Я с вечера за камни лег. Ночь в долину пала. А в небе луна большая светло. Смотрю, старик ползет. Я - за ним. Пещера камнем заложена так, что ее и не заметишь...

- Ну, пойдем, - сказал Борлай. - Разбуди Аргачи и Сенюша. Я иду коня седлать.

Через горы переливался утренний свет. Алтайки в белых передниках, гремя оцинкованными ведрами, шли доить коров.

По дороге к Караколу Чичанов нагнал старшего Токушева, поехали рядом.

- Теперь меня в колхоз примете? - робко спросил он, едва сдерживая волнение.

- Можем принять. Если ты эту байскую шубу сдашь учителю.

- Так я же работал на Сапога.

- И схватил его шубу, как грабитель. Не стыдно ходить в такой? Плечи не жжет?

- Но я...

- Даже разговаривать не буду, пока не сдашь.

- Зачем учителю такая шуба?

- Спектакли играть. Вот зачем.

- Ладно, отдам, - согласился Анытпас. - И работать в колхозе буду лучше всех.