Великое кочевье

У Суртаева разболелась голова, и он ушел в аил, постелил себе подседельник, от которого пахло едким потом лошади, и закрылся длинношерстой шубой. Он крепко зажмурился, но перед глазами все мелькал шумный круг веселых людей, слагающих новые песни...

Борлай неожиданно умолк, прислушиваясь к голосам, - Ярманки не было слышно. Не найдя молодого песенника, он вырвался из тесного круга и побежал по лугу, заглядывая в аилы. Везде было пусто: в очагах гасли последние искры. В жилье меньшего брата ощупал стену и не нашел ни ружья, ни провианта. Стало ясно, почему Ярманка с таким жаром пел в эту ночь, и Борлай бросился к лесу, где паслись кони.

Отыскав тропу, уводившую на хребет, он остановился и, сдерживая дыхание, прислушался. Кругом - тишина. Казалось, было слышно, как спокойно дышали лопушистые травы, как струился в чистом воздухе аромат дремлющих кедрачей. Где-то упала капля росы на тонкий лист, где-то пискнула сонная пташка, застигнутая зверьком, и трепетно забила крыльями.

Борлай глубоко вздохнул.

"Не виноват Ярманка. Обидно парню, что приходится жить со старухой. Молодая кровь тянет к девушке".

Вспомнилась своя молодость. И чего только не делал он, чтобы жениться на Карамчи! Круглые сутки пас чужие табуны, попутно ставил капканы и петли на звериных тропах, чтобы скопить денег на калым за любимую девушку.

Он махнул бы рукой на младшего брата, если бы Яманай была из другого сеока.

"Все-таки сеок - одна кровь. Нехорошо ему жениться на этой девке, люди засмеют всех нас, - подумал Борлай. - Да и Чаных бросить нельзя. Стыдно нам, как будто у Адара нет братьев, чтобы ребят выкормить".

Снизу докатился мягкий стук лошадиных копыт. Вскоре из-за коряжистого дерева показался всадник.

- Стой! - крикнул старший Токушев, преграждая путь. - Ты куда полетел?

- Козловать.

- Я охотник старый. Ты меня такими петлями не собьешь.

Борлай взял лошадь под уздцы и строго приказал:

- Слазь!

Потом он взглянул на торока, где чернели кожаные мешки, и передразнил парня:

- Козловать! На целый год, что ли? С таким запасом. - Не сдержавшись, пригрозил кулаком: - Дурь из башки выбрось. У тебя есть жена, с ней и живи.

- Она не жена. Братово наследство. Старики придумали худой обычай, а ты повторяешь их слова.

Борлай удивленно посмотрел на младшего брата - такой прыти от него не ожидал - и тихо молвил:

- У нее ребята. Их надо подымать.

- Вместе, все трое, будем ребятам помогать.

- Мы уезжаем. Ты останешься за всех. Не позорь память брата.

Ярманка вздохнул тяжело, спешился, и они молча направились домой. Шли рядом. Коней вели за поводья. На лошади Ярманки слегка поблескивала гладкая, будто лакированная, кожа женского седла. Глянув на седло и узнав его, Борлай не удержался от усмешки:

- Впопыхах заворовался! На бабьем седле поехал!

Ярманка смутился. Как могло ему попасть под руку седло Чаных - он и сам не знал. Хорошо, что брат вернул его. Если бы Яманай увидела его на женском седле, сочла бы это за обиду.

Он сорвал кедровую веточку, сунул в рот и стал пережевывать горькую хвою. Не мог забыть о своей оплошности, - знал, что если соседи увидят, то засмеют его за это седло.

Борлай взглянул на младшего брата, на его шапку, нахлобученную на глаза, сдвинул ее на затылок и заговорил мягко:

- Ничего. Не вешай головы. Останешься здесь - за скотом смотри, бабам нашим вози дрова. Мы вернемся - ты поедешь учиться.

Парень молча кивнул головой.

- За новеньким... за Таланкеленгом поглядывай повнимательнее.

На западе пылали зубчатые вершины гор. Ночь осталась в прошлом как воспоминание.

Началось утро.

4

Пегуха, заседланная и завьюченная, давно стояла у коновязи. Борлай, поджидая товарищей, прислушивался к каждому шороху за тонкими стенками аила, выкурил две трубки. На жердях у дымового отверстия заиграл солнечный луч.

- Неужели придется ехать только вдвоем с братом? - задумчиво сказал он.

- Подожди еще немного, - советовала Карамчи.

- Путь далекий, - проговорил Борлай, но не двинулся в места. Ему не хотелось оставлять Сенюша Курбаева, который накануне целый день говорил о поездке в устье Верхней Каракольской долины, где их будут учить читать мысли других, положенные на бумагу.

"Не случилось ли с ним несчастья?"