Великое кочевье

За спиной - многоголосый хохот, скрип дверных петель, а потом убийственная тишина.

А давно ли с больших сходок его провожали с почестями! Каждый алтаец считал своим долгом подвести ему коня, подтянуть подпруги или помочь подняться в седло!

Впереди - застывшие горы, запорошенная снегом долина. С северо-запада по долине мчатся снежные вихри и уносят обломки сухих дудок.

2

Нахлестывая коня плетью, Сапог мчался в Агаш. Снежные вихри обгоняли его, застилая даль.

Проскакав больше половины пути, он вдруг повернул коня. Направляясь домой, шептал:

- Так лучше. По-иному взглянут на меня. И не будут приплетать к этому выстрелу.

Не заезжая домой, направился к аилу Анытпаса. Вломившись в бедное жилье, набросился на Яманай:

- Где твой косоглазый?

- Не знаю. Шестой день дома не был, - равнодушно молвила женщина и, заметив, что глаза Сапога заискрились, отодвинулась к кровати:

- Почему не плачешь, не ищешь? Может, что-нибудь случилось с ним?

Присмотревшись к сурово сжатым губам женщины, Сапог отметил, что в ее душе уже поселилась не присущая алтайкам дерзость. Требовательный тон сменил на льстивую доброту:

- Почему ты, лесной цветок, в рваной шубе? И чегедек у тебя быстро поистрепался. Первой красавице Голубых долин стыдно ходить в таких лохмотьях.

- Стыд тебе бы надо знать.

- А чего мне стыдиться?.. Я добрый. Принесу тебе дорогого бархату. А хочешь - шелку.

- Принесешь - все в костер побросаю.

Яманай дышала учащенно, а правой рукой нащупывала что-то под кроватью.

- Так разговаривать со старшим нельзя, - жестко напомнил Тыдыков и, пригнувшись, двинулся к ней. - Будешь ласковой - я тебя золотом осыплю.

В правой руке Яманай блеснуло стальное острие.

- Ну ладно, ладно... - Сапог помахал ей кистью руки. - Я в другой раз приду.

Выйдя из аила, он увидел Анытпаса, возвращавшегося домой верхом на коне, и кивком головы показал, чтобы тот ехал в усадьбу.

Пастух дрожал от испуга; покорно направил коня в ворота. Во дворе не спешился, а свалился на землю. Ноги еле-еле держали его.

- Где ты пропадал? - прикрикнул хозяин. - Я знаю, табун стерег подпасок. Все знаю.

Ему, главе сеока, и полагается знать все. От него, как от отца, не должно быть тайны. Анытпас с детства был приучен к этому и теперь решил ничего не скрывать. Дрожащими губами едва-едва выговорил:

- Т-там... В-в-волю Эрлика в-выполнял.

- Какую волю злого бога? Ты что болтаешь, дурак?

- Борлая бил.

- Борлай здоров. Он сегодня был у меня в гостях. Может, ты в Байрыма, щенок, стрелял?

- В Байрыма? Ошибся? Неужели ошибся? - бормотал Анытпас. Ему стало страшно.

- А что, Эрлик давно говорил тебе о своей воле? - спросил Сапог.

- Мне Шатый передавал.

- Глупости. Шатый песню пел, какая при камланье полагается... Не вздумай еще кому-нибудь говорить про это. Я знаю, ты из-за Яманай руку на Токушевых поднял! - кричал Сапог. - Разбойник ты!

В словах Сапога была доля правды, и Анытпасу стало еще страшнее. Ноги у него подогнулись. Он упал и, бороздя носом землю, пополз к хозяину.

- Все знают, какой ты ревнивый, - продолжал Сапог. - Спросил бы меня, посоветовался. Так нет, сам решил. Ну и расплачивайся за свою ревность. А мне стыдно за тебя.

И он стал сзывать народ.

Когда собрались все прислужники, Сапог, указывая на Анытпаса, распластавшегося на земле, сказал громко:

- Вот до чего доводит ревность. В человека осмелился стрелять. - И распорядился: - Вяжите его арканами. Да покрепче.

3

Щетинистое, давно не бритое лицо начальника милиции было туго подвязано белым платком. У него третий день болели зубы. Но он ввиду важности дела протокол дознания писал сам. Перья были острые, втыкались в лохматую бумагу, а чернила - густые и тягучие. Буквы выходили корявые. Начальник часто менял перья, швырял испробованные под стол, вытирал пальцы о розовую пропускную бумагу и крякал, когда боль в зубах становилась невыносимой.

- Знаю, как больные зубы покою не дают. Но вы, товарищ начальник, не выдергивайте их, а поезжайте в город, там заплатки положат, - говорил Сапог, стоя у стола. - Золотые могут сделать.

- Жаль рвать два зуба сразу, - сказал начальник, не подымая глаз от бумаги. - А золотые - дорого.

- У всех больших начальников зубы золотые, - продолжал Сапог. - Золото здесь достать нетрудно. Алтай, говорят, золотое дно...

- Не мешайте! - прикрикнул начальник, но Сапог не унимался. Только говорил он теперь о другом:

- Вы, товарищ начальник, непременно укажите во всех бумагах, что преступника к вам доставил я, и перепишите всех свидетелей.

Он показал на своих работников и пастухов, которые сидели на полу:

- При них он сознался.

Начальник поднял на него круглый глаз, что-то хотел спросить, но громче прежнего крякнул.

- Зубы заболят, - замают человека. Надо лечить ехать, - навязчиво советовал Сапог, а потом, наклонившись к начальнику, зашептал: - Из-за ревности Анытпас стрелял. Говорят, Токушев к жене его начал ездить - ну, у парня терпенье порвалось. - Уходя, он обнадежил начальника: - Золото я для вас поспрашиваю у алтайцев.

Но начальник рассвирепел:

- В тюрьму захотел?

- Болезнь ваша сердце мое тревожит, - сказал Сапог, прижимая руки к груди.