Великое [не]русское путешествие

«… Эли, а Эли?.. Лама азавтану?»[232]

Кругом

распутин, солоухин и глушко

а выходцев

from

кожинов:

куняев!

а

ты

от нас ушел

Илья Григорьич!

и

очень жалко, что ушел,

живым.

недокурив четырнадцатой люльки

недодымив

Герцеговины Флору

и так вот на — Падение Парижа

и Хуренито:

эти люди, эти годы, эта

жизнь!

о

елкин елин липкин левитанский

лиснянский о белоцерковский

зозуля галкин

и

сорокин

о!

— а балтер?..

— безыменский урин балтер!

а также: немцов швед и финн варшавский,

незнанский!!! голощекер!

кац!

и

шварц!!!

азаров и светлов! багрицкий и ясенский!

залесский дальский и долинин дольский

гай

огнев волин долин

и

гай-

дар…

о

дриз унд шторм!

…унд шток!

— айслендер!

унд гор унд форш! унд братья тур!

— унд

дар.

…но

озеров?.. а алигер? а островой!!!..

натан рыбак и рыбаков…

явленский!:

…райский!

с

барто!

и

(избранный и полный)

уткин!

и гусев! беленький!!! и

лебядинский!

рогинский лев и рысс и бек

и радов и ошанин солнцев славин!!!

Родная Речь!

Хорь

мит

Калиныч!

Чук

и

Гек.[233]

…а Элиза Ожешко! а! Элиза Ожешко!

А Шолом, ани мицтаэр, кводо[234] — Алейхем! А?

А Фейхтвангер! «Иудейская», страшно сказать, «война», ни разу не открыл![235] толкнул не глядя, теперь поздно горе горевать… Только детские книги читать[236]… — Весь второй рад семейного шкапа, вся… — менталитет уходит в гои —… сокровищница! ушла гулять в «Садик»!..

…«Не работает!» Академично. Лаконично. Не работает! И — точка. Точнее, восклицательный знак. Ну что ты будешь делать? Мелом. И хулиганье приписало всякие глупости. «Всякий же европейский проспект…»

«Сайгон»! Мы еще вернемся. Сюда умирать… Я терпелив! И родина моя «Сайгон». На мне татуированные знаки[237]. Просто, сейчас некогда.

Что-то омолокососел ты, «Сайгон», сравнительно с нашими временами зрелых Титанов, и надолбанный ты какой-то, старина, и не утоляет ностальгию, что в углу по-прежнему не шевелит трезвыми ассирийскими очами уже совершенно седой осведомитель, и глухонемые опять готовы к страшной клокочущей драчке, они что? не стареют, немые? У них никакого упадка сил?

Но — дальше, туалет дальше! Мимо придворной «Мороженицы»… Женя Вензель[238], тончайший стихотворец, не свиделись, «Мой отец еврей из Минска, / мать пошла в свою родню, / право было б больше смысла / вылить сперму в простыню» — извини, дружок, что не в столбик, некогда.

Евгений Вензель стрельнул в «Сайгоне» пятерку, приобрел в гастрономе напротив (о, темпера дешевизны!) маленькую + бутыль бормотухи + стакан сливового с мякотью сока — забросил в клюв и… не пошло. «Пяти рублей как не бывало», — флегматично сказал Вензель, не посмотрев на пол. Эту фразу мы повторили на улице Яффо, по выходе из иерусалимского рабанута[239], держа в руках «Теудат герушин» — «Свидетельство о разводе». С Еленой. «Пяти рублей как не бывало…» Но дальше, дальше, что нас остановит?!.. Здесь это, за пивбаром «Жигули» театра Ленсовета!.. Сначала «Ж», потом «М», помните? Да. «Перерыв». Чево «перерыв»?! Это у меня — перерыв! Перерыв?!!

Быстро, резво, скажу я вам, уходит от нас известный израильский литератор! И пролетит — конским глазом скося — знакомый подъезд? Где, на восьмом этаже он, он годы провел в безумном бешенстве желаний! Он пустил по ветру лучшие годы!

Стойте, Генделев, стойте, торопыга!

Замрите!

Что «не…»?

Стойте, скрестив ноги, — но стойте! Считайте количество знаков на странице — отвлекает.

А мы не спеша зайдем… Мы поднимемся, годы наши не те взбегать по темной лестнице на восьмой этаж, где двадцать восемь звонков и одно «стучать!» Где медная табличка «Инженеръ Ивановъ (Бейлисъ) — 1 звонок», а вы, Генделев, стойте и: ни!

Не ходить же по-маленькому в самой мемориальной подворотне Санкт-Петербурга?

Глава двадцать девятая, в которой, на карниз ступив на верхнем этаже, жиличка и рояль и автор — бряк!.. ну, это надо же!

…где мы не прописаны, но зато — до сих пор.

Где, когда постучат в дверь первый раз, следует снять висящую в изголовье киянку.

А когда постучат второй раз, сказать: «Антре!»