Великое ничтожество

В любимый облик взором впился

И взгляда отвести не мог:

Он так любил! Свидетель Бог —

С поры Ромео и Джульетты24

На всей поверхности планеты

Любви сильнее не бывало,

Она как фейерверк пылала.

«Очнись, Кандида, дорогая!

Я от любви к тебе сгораю!

Отныне будем вместе вечно

Жить ярко, весело, беспечно!»

Кандида через миг очнулась:

«Ну, наконецто я проснулась!

Мне снился очень странный сон:

Как будто карлик был влюблён

В меня и я его любила

Со всею пылкостью души.

Ах, Бальтазар! Любимый! Милый!

Все сны такие хороши

Лишь тем, что стоит пробудиться,

В обмане глупом убедиться —

И жизнь чудна и хороша,

В раю купается душа!»

Терпину Мошу объявили,

Что молодые полюбили

Друг друга пламенно до гроба;

Упали на колени оба,

Благословил их Терпин Мош:

«Коль любите – женитесь! Что ж

Ещё могу я вам сказать?

В любви положено дерзать!

Но, Бальтазар, моя душа,

Я за Кандидой ни гроша

Приданого дать не смогу!

Разбогатею – помогу.

Ну что ж, любовь вам да совет!

А денег не просите – нет!

И жить нам будет тесновато:

В домишке места маловато,

И свадьбу не на что сыграть,

И сумму нужную собрать

Нам будет оченьочень сложно.

Лет через несколько, возможно,

Сумеем мы разбогатеть.

Но вам придётся попотеть

В трудах тяжёлых и заботах —

Ведь я остался без работы!»

С весёлым видом Бальтазар

Терпину Мошу так сказал:

«Имею я своё поместье,

Где мы с Кандидой будем вместе

Спокойно и безбедно жить.

Об этом нечего тужить!

И денег у меня так много,

Что даже наш почтенный князь

Со мной в сравнении – лишь грязь!

Я вовсе не хвалюсь, ейбогу!

Проспер Альпанус понемногу

Большую сумму накопил

И, уезжая (Слава Богу!)

Меня поцарски одарил!

Глава восемнадцатая

Уродец тихо убежал,

От злости как струна дрожал,

Когда залез в карету:

«Я не прощу им эту

Смертельную обиду

И погублю Кандиду!»

Когда вбежал он быстро в дом,

То сразу учинил погром:

По щёкам слуг нещадно бил

И мебель на куски рубил,

При этом мастерски ругался

И так похабно выражался,

Что бедные сапожники

(Известные безбожники),

Извозчики и прочие

Страны родной рабочие,

Когда б услышали его,

Им не осталось ничего,

Как только от стыда сгореть,

Иль от завидок помереть.

Когда он вволю нашумелся,

Вокруг довольно огляделся,

Почувствовал, что утомился

И тихо в спальню удалился;

Там завалился на кровать

И стал рулады выдавать

То как гобой, то как свирель.

Сам богатырь Пантагрюэль25

Не смог бы, если б захотел,

Храпеть, как Циннобер храпел.

Крестьянка Лиза увидала

Дом, где живёт её сынок:

«Да! Я никак не ожидала,

Что будет пост его высок.

Подумать только! Неужели

Он так богат и так умён?!

Он просто гений! В самом деле,

Мне пастор правду говорил:

Господь меня так одарил!

А я того не поняла

И своё счастье отдала

В чужие руки добровольно.

О, как мне горько! Как мне больно!»

Она поднялась на крыльцо

И, робко дёрнув за кольцо,

С опаской стала ожидать.

Сейчас ей предстоит предстать

Пред тем, кого лишь родила,

Кому ни капли не дала

Любви, заложенной природой,

Кого считала лишь уродом,

Причиной горестей и бед:

«Придётся мне держать ответ

За всё, что сдуру натворила!

О, милый Боже, дай мне силы!»

Открылась дверь, слуга надменный

Лениво Лизу оглядел,

Захлопнуть дверь уже хотел,

Она сказала: «Непременно

Мне надо сына повидать!» —

«Извольте, фрейлейн, подождать!

Кто сын ваш? Имя как его?» —

«Министр. А сына моего

Я раньше Цахесом звала,

Но он возвысился не в меру,

Теперь зовётся Циннобером».

Лакея оторопь взяла…

Он тут же тон переменил,

Стал обходителен и мил

И очень долго извинялся,

Что он не сразу разобрался

Спросонья в сути сего дела

И раболепно и несмело

Просил карьеры не губить,

Принёс ей рейнского попить,

Просил немного подождать,

Во всём пытаясь угождать,

По лестнице понёсся быстро…

У спальни главного министра

Остановился не дыша,

Боясь встревожить малыша,

Не знал как лучше поступить —

Не то немедленно будить,

Не то немного подождать?

(Как трудно, право, угождать!)

Прислушался – за дверью тихо.

По лестнице спустился лихо:

«Прошу прощенья, сын ваш спит,

Как будто наповал убит.

Давайте подождём немного» —

«Да, тяжела была дорога, —

Тихонько молвила она,—

Налейте мне ещё вина!»

Ещё прождали два часа…

«Свидетель Бог и небеса!

Теперь пойду его будить —

Ему пора уж кофе пить», —

Сказал слуга и вновь поднялся,

И к двери спальни подошёл,

А постучать всё не решался,

Но всё же мужество нашёл

И постучал тихонько в дверь.

«Cо мною будет что теперь? —

От страха сердце было в пятках, —

Скажите, с вами всё в порядке?

Пора вам кофе пить в постели!

Вы не проснулись? Неужели

Вы не проснулись до сих пор?» —

В вопросе прозвучал укор,

Лакей от вольности такой

Прикрыл лицо своё рукой,

Чтоб не досталось по щеке,

Не так ведь больно по руке.

В ответ молчание и только…

Он в двери громче постучал:

«Да разве может спать он столько?

Ни разу я не замечал,

Чтоб он от кофе отказался.

А может, сильно нализался

Он виноградного вина?

Но это не моя вина!»

Он к Лизе вниз спустился снова:

«Простите, но хозяин спит!» —

«Быть может, правда он убит?

Пойдём проверим, право слово!»

Они над дверью долго бились

И в спальню, наконец, вломились.

Министр был мёртв. Как на параде

При шпаге, при своей награде

Лежало маленькое тело;

Его душонка отлетела

Вороной каркающей в ад.

Но кто же в этом виноват?

Большой портрет с гвоздя упал