Великое ничтожество

Стихи вам посвящал поэт

В то время очень знаменитый

И незаслуженно забытый

Лишь в наши горестные дни

(Сменились радостью б они!).

Юнец безусый, я в то время

В стране древнейших пирамид

Учёбы радостное бремя

Тянул, науки грыз гранит

И посещал довольно часто

Уроки старца Зороастра18.

Когда Деметрий править стал,

Я карту старую достал,

Нашёл страну, где можно жить

И людям с радостью служить;

С тех самых пор я здесь живу» —

«Как удалось вам на плаву

Так долго удержаться?

Пафнутий стал сражаться

Со всяким проявленьем чуда.

Те дни никак я не забуду:

Моих подруг – предобрых фей —

Велел Пафнутий гнать взашей,

Коней крылатых обескрылил.

А сколько всякой грязи вылил

На самых преданных людей!

Охальник19 он и Асмодей!20

Наука, просвещение —

Красивые слова!

Их превратит в мучение

Пустая голова» —

«Я в это время затаился,

Врачом обычным притворился

И также книжечки писал,

Как самый преданный вассал;

Я утверждал, что все явленья —

Как дождик, ветер или град —

Бывают лишь по изъявленью

Верховной власти. Князь был рад,

Что так его я возвеличил,

Мне пенсион21 он увеличил,

Своим советником назначил,

Чем очень многих озадачил.

Но как бы я ни притворялся,

Любимым делом занимался:

И колдовал и ворожил,

Двойною жизнью, в общем, жил.

От вас его отвёл я мщенье,

Что называл он «просвещенье»,

Ваш сад, что дорог вам так был

От верной рубки сохранил.

Вы только выгляньте в окно,

Всё в целости сохранено».

В окошко фея лишь взглянула,

От радости чутьчуть всплакнула

И молвила она сквозь слёзы:

«Вы сохранили даже розы!

Вы благородный человек!

Должница ваша я навек!

Скажите только для чего

Вы Циннобера моего

Преследуете так ретиво?

О, доктор! Это некрасиво!» —

«Ваш Циннобер подонок грязный!

Ведёт себя он безобразно»,—

Проспер Альпанус так сказал

И гороскоп ей показал;

Она его тотчас прочла

И убедительным сочла:

«На всё да будет воля Божья!

Я делала всё, что возможно,

Чтоб был он лучше и добрей» —

«Бывают срывы и у фей.

Но не печальтесь слишком много —

У каждого своя дорога.

Нам с вами в мире надо жить.

Давайте навсегда дружить!» —

«Давайте, дивный человек!

Душой вам преданна навек!»

Они друзьями расставались,

Болтали, весело смеялись

И были счастливы, как дети,

Счастливей всех на всей планете.

Глава четырнадцатая

Референдарию Пульхеру

Пришлось так много пережить,

В письме о крошке Циннобере

Он попытался изложить

Всё о событиях последних,

Произошедших в Керепесе:

«Ведьмёныш – дел чужих наследник —

Сгубил чужие интересы,

Он стал министром, кавалером

Ордена быстрой черепахи;

По приказанью Циннобера

На площади возводят плахи.

Тебя, друг Бальтазар, он хочет

Публично строго наказать,

От злости как вулкан клокочет,

Свою власть жаждет показать,

По всей округе шпики рыщут,

Тебя для Циннобера ищут!

А Терпин Мош министром стал

Природы и погоды;

Вчера устроил он скандал:

Сказал, что все невзгоды,

Какие могут только быть

Велит указом позабыть.

Бытует также мнение,

Что лунные затмения

Мош Терпин хочет запретить,

Чтоб Цинноберу угодить:

Ведь крошка любит очень

Бродить по крышам ночью.

Мош Терпин флору22 изучает

И каждый день он получает

Бананы, персики, арбузы,

Черешню, сливы, виноград;

Готов он кушать всё подряд

И отрастил большое пузо;

И не забыта фауна23

(Приятна ведь на вкус она!):

Свинина и телятина,

Конина и козлятина,

И тушки жирных каплунов

Он «изучать» всегда готов,

Ведь это «изучение» —

Всего лишь поглощение

Божественной еды на вкус.

Не устоять – велик искус!

Порой от пережора в муках

Мош Терпин двигает науку;

Сейчас он пишет о вине

И ищет истину на дне

Огромной винной бочки.

Пока дойдёт до точки,

Не будет в бочке той вина;

Быть может, бочка не одна

Падёт там жертвою науки;

Сам князь ему дал лично в руки

Бессрочный пропуск в винный склад,

А Терпин Мош стараться рад:

Не просыхает ни на миг,

Но утверждает, что достиг

Успехов в изучении

Явления верчения

Родной своей планеты;

Когда вином согретый

По синусоиде он мчится,

Планета всё быстрей вертится

И меры надобно принять,

Чтоб своё тело не ронять.

Готов трудиться он и впредь

И за науку умереть.

Эх, Бальтазар и я подвержен

Гонениям, как злейший враг:

Был смех мой просто безудержен,

Когда малыш попал впросак.

Но по порядку обо всём:

То было тёплым летним днём,

Я тихо шёл по зоосаду,

Среди диковинных зверей

Была мартышка за оградой,

Смеялась публика над ней,

Мартышка прыгала по клетке,

Висела вверх хвостом на ветке,

Потом на дереве качалась

И по мартышечьи смеялась.

Был рядом крошка Циннобер —

Министр и даже кавалер

Какогото там ордена

(Не помню, не моя вина),

И вот из-за его изъянов

Он принят был за обезьяну,

Его мгновенно окружили,

Кулёк орехов положили

И стали терпеливо ждать,

Когда он соизволит жрать

Те самые орехи

Для публики потехи.

Я совсем рядом оказался

И громче всех в толпе смеялся.

«Пульхер! Вы тронулись умом!

Вас надо поместить в дурдом!

А если не сошли с ума —

Вам обеспечена тюрьма!» —

Он так неистово орал,

Как будто в муках умирал;

Вдруг подкосились его ноги,

Упал он посреди дороги,

Слуга отнёс его в карету.

Теперь несдержанность мне эту

Урод запомнит навсегда

И не забудет никогда.

Среди печалящих вестей

Есть весть, дающая надежду:

От Цинноберовых кудрей,

Что были аккуратны прежде,

Уж не осталось и следа,

Лохматым будет он всегда:

Проспер Альпанус сообщил,