Великое плавание

– Твой брат – великий вождь в моей стране! – с гордостью сказал юноша. – У него в подчинении большой отряд индейцев. Орниччо научил краснокожих обращению с самострелом, и народ Веечио теперь покорит всех своих врагов.

Это последнее известие меня удивило и огорчило.

– Индейцы Эспаньолы, – сказал я, – не знали до сих пор употребления оружия. И не сам ли Орниччо раньше радовался, что они, как дети, не понимают назначения меча или шпаги? Зачем же теперь он сам старается их вывести из этого райского состояния?

– Уже до него индейцев постарались вывести из этого райского состояния, – с горечью отозвался синьор Марио. – Сними-ка со стены план острова, – обратился он ко мне. – Нужно объяснить тебе настоящее положение вещей.

План Эспаньолы – Гаити разложен перед нами на столе, и синьор Марио водит по нему пальцем.

– Употребления оружия не знали жители вот этих областей, – говорит он. – Видишь, область Марьен нашего друга Гуаканагари? Люди касика Гуарионеха также не воины. Защищенные с юга высокими горами, они не знали нападений злых карибов и в борьбе с ними не закаляли своего характера. Щедрая природа, осыпавшая их своими дарами, развила в них беспечность и лень. На юг же от них, в горах Сибао, обитает племя касика Каонабо, повелителя Магуаны, еще дальше – страна Гигуей касика Котанабана, а на юго-запад – страна Харагва под управлением Веечио. Видишь, какой далекий путь пришлось проделать нашему другу, и понапрасну!

Людям Харагвы, Гигуея и Магуаны постоянно приходится защищать свою жизнь и имущество от карибов, и это сделало их отважными и предприимчивыми людьми.

Сталкиваясь с робкими подданными Гуаканагари или Гуарионеха, испанцы могли поступать с ними по своему усмотрению, внушая дикарям только почтение или ужас. Но, когда солдаты Маргарита стали хозяйничать в Королевской долине, индейцы, принимавшие их вначале радушно, постепенно стали видеть в них врагов, отличающихся от карибов только тем, что они не пожирали своих пленных.[89] Чаша терпения бедных дикарей переполнилась, и они, собираясь огромными толпами, стали защищать свое имущество, а иногда и нападать на отряды испанцев.

Вести об этом дошли до Изабеллы. Синьор Диего Колон с несвойственной ему строгостью потребовал от Маргарита повиновения адмиралу. Все награбленное золото ему было велено вернуть казначею колонии, а самому отправиться в глубь гор для дальнейших изысканий.

Легкие победы над индейцами, однако, вскружили голову Маргариту. Даже господина нашего, адмирала, он, кичась своим высоким происхождением, с трудом признавал своим начальником. Диего же Колона, не имевшегокоролевских полномочий, он считал самозванцем и выскочкой. Приказ Диего возмутил его гордость, и он с патером Буйлем стал во главе бунтовщиков. А патер Буйль – это тот ленивый и толстый бенедиктинец, который ожидал, что здесь, на острове, жареные куры сами будут ему валиться в рот. Когда пришли из Испании корабли, привезшие Бартоломе Колона, слабый синьор Диего никак не мог помешать бунтовщикам с их единомышленниками отправиться на этих кораблях назад, на родину.

– Почему же это вас так огорчает?! – воскликнул я. – Бунтовщики убрались с Изабеллы, и бедные индейцы вздохнут наконец свободно.

– Маргарит уехал сам, но не взял с собой своих солдат, – возразил синьор Марио. – И они, предоставленные самим себе, превратились прямо-таки в разбойничьи шайки. Грабя и сжигая индейские деревни, они опустошили эту когда-то цветущую местность.

У двери раздался стук, и синьор Марио впустил солдата, посланного адмиралом за нами.

– Оба брата господина находятся там же, – сказал последний, – и ждут вас, синьор секретарь, со всеми бумагами, так как адмирал полагает ознакомить вновь прибывшего синьора Бартоломе с делами колонии.

Синьор Марио со вздохом окинул взглядом огромные кипы бумаг, разложенные по всей комнате.

– Я помогу моему белому другу, – с готовностью сказал Гуатукас.

И мы все, взвалив на плечи по кипе бумаг, вышли вслед за секретарем.

– Ваш слуга старателен и прилежен, он непохож на всех этих ленивых животных, – сказал солдат, кивая головой на Гуатукаса.

Гордая и красивая осанка юноши так не вязалась со словом «слуга», что мы невольно все улыбнулись.

– Ты дал маху, малый, – обратился к солдату секретарь. – Гуатукас мне не слуга, а друг. Трудно обратить в слугу сына, внука и правнука вождя.

Однако с этого дня не прошло и трех месяцев, а я видел сыновей, внуков и правнуков вождей, которых, как скот, погрузили в трюмы кораблей и, закованными в цепи, отправили продавать на рынки Андалузии.

ГЛАВА XI Страшный касик Каонабо

Тропинка уводит нас в горы. Мы останавливаемся и на повороте бросаем последний взгляд на форт Изабеллу.

Я снимаю шляпу и кричу прощальное приветствие, а эхо гулко разносит его по окрестным скалам.

Гуатукас грустно смотрит на меня. Он не выполнил поручения Веечио и теперь боится гнева касика.