Великое посольство

— Ну и дела-а… — протянул он. — Дожили мы с тобой, Степан, попустил господь… Иль мало поклонов били? Иль согрешили чем!.. — Подьячий чуть поднялся на смертном своем ложе. — Слушай меня, ты, Никифор, ты, Григорий, ты, Петр, и ты, Куземка… — Он снова передохнул, видно, сила его убывала. — Вас одних призвал я сюда из посольских людишек, более некого. Что завещал я при вас Степану, тому и следуйте: берегите большие царские грамоты и проситесь у шаха обратно в Москву. Ты, Никифор, грамотей, вот и читай людям наказ, он всегда вас на правильный путь наставит… Так-то… — Подьячий опять умолк, собираясь с силой. — И ведите список всем своим делам, всему, что случится с вами в пути и в Казвине. А вернетесь в Москву — представьте список в Посольский приказ… Поняли? Ну, да вразумит вас господь бог… А теперь ступайте…

Подьячий отвалился на подушку и прикрыл глаза.

Отошел он к вечеру, тихо и неприметно. В гробу лежал как нахохлившаяся птичка-невеличка, хмурый, озабоченный, будто с обидой, что не привелось ему совершить посольского дела, а теперь, гляди, без него и напутают.

Поп Никифор отпел покойника, а заодно и еще семерых умерших посольских людей. Пристав Шахназар приказал воздвигнуть над могилой подьячего гробницу из белого камня, вдвое меньшую, чем у дьяка. С тем и покинули посольские люди, числом двадцать два, затерянный в горах глиняный Дилеман-городок.

24

— Дорогой брат, — сказал, радостно улыбаясь, Олпан-бек. — Мой Хасан только что принес добрую весть: Халиль удавился в темнице своей цепью!

— Прекрасная весть.

— Но это обошлось мне так дорого, как если бы цепь, удавившая проклятого мальчишку, была из чистого золота!

— А ты не думаешь, что даруга успел кое-что выпытать у Халиля, прежде чем того удавила твоя золотая петля?

— Нет, не думаю. Халиль знал, что одно его лишнее слово будет стоить жизни его матери, брату, сестре. — Олпан-бек пожал плечами. — А впрочем, поручиться можно только за мертвых…

— Да, только за мертвых. — С этими словами Мелкум-бек протянул брату небольшую грамоту со сломанной печатью.

Олпан-бек развернул грамоту и стал читать ее. По мере чтения лицо его становилось все более хмурым и озабоченным. Наконец он злобно бросил грамоту на стол.

— А, старая, седая крыса! Этот проклятый даруга посмел настрочить на меня донос шахиншаху!

— Это не пустой донос, брат. Это показание Халиля, данное им лангерудскому даруге при свидетелях. К счастью, мне удалось задержать гонца, когда он мчался через Казвин…

— Подумаешь — показание! — Олпан-бек вскочил с подушек и в гневе топнул ногой. — Неужели ты думаешь, что шах поверил бы показанию простого воина, данному под пыткой и полученному ничтожным лангерудским даругой! Шах любит меня и верит мне безгранично!

— Ты плохо знаешь Аббаса, брат. Он любит, пока любит, и верит, пока верит. Вот потому-то я и перехватил грамоту даруги…

— Он пошлет другую!

— Я постараюсь перехватить и другую.

— Даруга пошлет третью!.. А может, заткнуть ему рот золотом?

— Ты не знаешь лангерудского даругу, брат. Он из тех, кто считает, что Аббас призван аллахом дать силу нашей стране, которой лишил ее Стамбул. Ты же знаешь: таких сейчас тысячи и тысячи, они идут за Аббасом, как стадо за пастухом. Эти безумцы не понимают, что любимец аллаха — не Аббас, а великий повелитель Оттоманской Порты, слава и прибежище правоверных, хранитель истинной веры! Нет, даругу золотом не купишь, брат.

— Так надо его уничтожить!

— Он хитер и к тому же настороже сейчас… Ничего, брат, придет и наша пора, тогда каждому воздадим по заслугам!

— Когда еще настанет эта пора, брат! А я хочу жить сегодня. Но для этого мне нужно много, много золота. У султана же в сундуках золота куда больше, чем у шаха. Вот и помоги мне запустить туда руку… — Олпан-бек громко расхохотался, — до самого плеча!

— Эх, брат, ты все тот же, годы и события идут мимо тебя…

Вошел слуга и доложил о приходе Реджеб-аги. Вслед за султанским посланцем явился и Антони Ширли.

Пока дородный Реджеб-ara усаживался на подушки, сэр Антони завязал с братьями живую беседу.

— Хвала огненной немочи! — воскликнул он весело. — Она сохранила мне целый мешок золота. Самая умная и отчаянная голова не смогла бы придумать того, что сделал простой случай. Но вы не унывайте, досточтимый Олпан-бек, в следующий раз вам выпадут более счастливые кости…

— Они уже выпали мне, сэр Антони, — холодно отозвался Олпан-бек. — Огненная немочь…

— Уж не хотите ли вы сказать, что вы сами напустили ее на царских послов?

— Именно это я и хочу сказать.

— Ну, не думал я, что вы считаете меня таким простаком! Ваш брат знает меня лучше. Пусть он скажет, можно ли упрекнуть меня в наивности?

— О нет, сэр Антони! Но на этот раз вы просчитались. Я могу подтвердить, что Олпан-бек…

— Уподобился на этот раз самому аллаху? О Мелкум-бек!

— Уверяю вас, сэр Антони, что…

— Ни слова больше, Мелкум-бек! Я плачу. Плачу единственно из уважения к вам. Но зато оставляю за собой право считать отныне досточтимого Олпан-бека наместником аллаха на земле!.. Итак, все царское посольство, до последнего человека, растаяло в пути, не дойдя до Казвина?