Великое восстановление наук, Новый Органон

Однако здесь нужно тщательно остерегаться того, чтобы человеческий разум, открыв многие из этих частных форм и установив отсюда части и разделения исследуемой природы, не успокоился на этом совершенно и не замедлил бы приступить к подобающему открытию большой формы, чтобы он, предполагая, что природа в самых корнях своих многообразна и раздельна, не отверг дальнейшее объединение природы как вещь излишней тонкости и склоняющуюся к чисто абстрактному.

Например, пусть исследуется память или то, что возбуждает память и помогает ей. Конститутивные примеры здесь суть порядок или распределение, которые явно помогают памяти, подобно местам в искусственной памяти[97], которые могут быть или местами в собственном смысле, как, например, дверь, угол, окно и тому подобное, или близкими и знакомыми лицами, или чем угодно (лишь бы они были расположены в порядке), как, например, животные, травы; так же и слова, буквы, исторические лица и другое; некоторые из них, конечно, более пригодны и удобны, другие — менее. Места этого рода значительно помогают памяти и возносят ее высоко над естественными силами. Так же и стихи легче удерживаются и заучиваются на память, чем проза. Из этой связки трех примеров, а именно: порядка, мест искусственной памяти и стихов — строится один вид помощи для памяти. Этот вид правильно было бы назвать отсечением бесконечности. Ибо, если кто пытается что-либо вспомнить или вызвать в памяти, не имея предварительного понятия или восприятия того, что он ищет, — он ищет, бегая туда и сюда, как бы в бесконечности. А если кто имеет точное предварительное понятие, он тотчас отсекает бесконечность, и память движется в более тесном кругу. В трех примерах, которые упомянуты выше, предварительное понятие очевидно и несомненно. А именно, в первом должно быть нечто согласующееся с порядком; во втором должен быть образ, который имел бы известное соотношение или сходство с теми определенными местами; в третьем должны быть слова, которые складываются в стих; и так отсекается бесконечность. Но одни примеры составят такой вид: все, что заставляет интеллектуальное воздействовать на чувство (этот способ преимущественно и применяется в искусственной памяти), помогает памяти. Другие же примеры дадут такой другой вид: то, что вызывает впечатление посредством сильного волнения, т. е. возбуждая страх, восхищение, стыд, веселье, помогает памяти. Другие составят такой вид: то, что запечатлевается в чистом и менее занятом до того или после того уме, как, например, то, что заучивается в детстве, или то, что обдумывается перед сном, а также и вещи, которые случаются впервые, более удерживается в памяти. Одни примеры дадут такой вид: многочисленность сопутствующих обстоятельств или опор помогает памяти, как, например, писание по частям без непрерывности, чтение или произнесение вслух. И наконец, другие примеры составят такой вид: то, что ожидается и возбуждает внимание, лучше удерживается, чем мимолетное. Поэтому если перечтешь какое-либо писание двадцать раз, то не так легко выучить его на память, как если перечтешь десять раз, пробуя при этом сказать наизусть и заглядывая в книгу, когда памяти не хватает. Таким образом, имеется как бы шесть меньших форм того, что помогает памяти, а именно: отсечение бесконечности; приведение интеллектуального к чувственному; запечатление по время сильного волнения; запечатление в чистом уме; многочисленность опор; предварительное ожидание.

Подобным же образом пусть, например, исследуется природа вкуса. Конститутивные примеры здесь таковы: те, кто не имеет обоняния и по природе лишен этого чувства, не воспринимают или не различают вкусом гнилой или тухлой пищи, равно как и приправленной чесноком или розами и тому подобным. Так же и те, у кого ноздри заложены приступом насморка, не различают гнилого или тухлого или окропленного розовой водой. А если страдающие насморком в ту же минуту, когда к ним в рот или к небу попадает что-либо гнилое или пахучее, сильно высморкаются, то получат явное восприятие гнилого или пахучего. Эти примеры дают и составляют следующий вид или, лучше сказать, часть вкуса: чувство вкуса есть, в частности, не что иное, как внутреннее обоняние, проходящее и спускающееся через верхние проходы ноздрей в рот и к небу. Напротив того, соленое и сладкое, и острое и кислое, и терпкое и горькое, и тому подобное — все это, повторяю, те, у кого обоняние отсутствует или заглушено, чувствуют так же, как и всякий другой. Отсюда и явствует, что вкус есть некое чувство, сложенное из внутреннего обоняния и некоего утонченного осязания. Но об этом здесь не место говорить.