Ульменета, держась за цепи, сидела на качелях и смотрела на далекие горы. Они звали ее к себе, как мать зовет потерявшееся дитя. Дома, в своих родных горах, она была счастлива. Там обитает вековая мудрость, и от снежных вершин веет покоем. Пусть эти горы для нее чужие – они все равно манят ее. Ульменета, сопротивляясь этому зову, перевела взгляд на более близкие предметы. Летом кровельный садик императорского дворца просто чудесен – он весь пестрит яркими красками и благоухает всевозможными цветами. Парящий высоко над городом, он кажется зачарованным местом. Зимой он не столь богат, но теперь до весны остались считанные дни, и в нем расцветают нарциссы, желтые и пурпурные, и вишни подернулись белой дымкой. Здесь, на вольном воздухе и горячем солнце, демоны кажутся дурным сном, привидевшимся ребенку в темной комнате. Детство Ульменеты было радостным. Она росла в горах, на воле, окруженная любовью. Сейчас, крутя на цепях сиденье качелей, она снова почувствовала себя маленькой девочкой и хихикнула, когда горы завертелись у нее перед глазами.
– Что за глупый вид у тебя, – строго сказала Аксиана. – Не пристало монахине тешиться ребяческими играми.
Ульменета, не слыхавшая, как подошла королева, уперлась ногами в крышу и остановила качели.
– А почему? – сказала она. – Почему так много людей думает, что религия и радость имеют между собой мало общего?
Грузно поднявшись, она села вместе с королевой на скамейку под вишнями.
– Такое поведение недостойно, – пояснила королева.
Ульменета промолчала.
Аксиана сидела, приложив ладони к разбухшему животу. «А вот ты теперь не смеешься больше, дитя, – думала Ульменета, – и в глазах твоих поселилось горе».
– Мне кажется, что достоинство – это понятие, которое мужчины придумали, чтобы как-то облагородить то, что они вытворяют во время совокуплений, – сказала наконец монахиня, и по лицу Аксианы прошла слабая тень улыбки. – Мужчины – странные создания: спесивые, тщеславные, бесчувственные и грубые.
– Ты для того и стала монахиней, чтобы больше не иметь с ними дела?
– Нет, душенька, – мне среди них досталась настоящая жемчужина. Потеряв его, я поняла, что никто другой мне не нужен. – Ульменета со вздохом посмотрела вдаль и увидела трех всадников, поднимающихся по горной дороге.
– Извини, Ульменета. Я расстроила тебя своим вопросом.
– Совсем нет, наоборот – он помог мне вспомнить о хорошем. Славный он был человек, мой муж. Два года он ухаживал за мной и вбил себе в голову, что я стану его женой, если он прежде меня доберется до вершины Пятирогой. Я тогда была тоненькая и бегала по горам очень быстро, – объяснила Ульменета, видя удивленный взгляд королевы. – Ни один мужчина не мог угнаться за мной. Виан старался два года, просто из кожи лез, и в конце концов я его полюбила.
– И что же, обогнал он тебя?
– Обогнать не обогнал, но завоевал. Славное было время.
Женщины помолчали, наслаждаясь теплом утреннего солнца.
– Какая она – любовь? – спросила Аксиана, и Ульменете стало грустно – не из-за своей потерянной любви, а из-за прекрасной юной женщины, сидящей с ней рядом. Печально, когда женщина, которой осталось всего несколько недель до родов, не знает, что такое любовь.
– Порой она накатывает, как бурный поток, порой растет медленно, как большое дерево. Возможно, у вас с королем будет именно так.
– Нет. Он обо мне совсем не думает. Я всего лишь побрякушка среди прочих его украшений.
– Он великий человек, – сказала Ульменета, сознавая всю пустоту своих слов.
– Великий убийца и разрушитель. Люди поклоняются ему, словно богу, но он не бог – он чума, раковая опухоль. – Королева сказала это не с жаром, а с кроткой покорностью, которая придала ее словам еще больше силы.
– В нем есть и хорошее. Он любим своим народом и часто бывает великодушен. Я видела даже, как он плачет – он тогда был моложе и думал, что Звездный, его конь, охромел.
– А теперь он спокойно отправил того же Звездного на живодерню. Шкура его скакуна пойдет на обивку мебели, мясо – в пищу, а кости на клей – так ведь?
– Мне кажется, ты ошибаешься, дитятко.
– Ничего подобного. Я слышала, что он говорил на своем дне рождения. Он продал живодерам всех старых лошадей, в том числе и Звездного, а деньги пойдут в его военный сундук. У этого человека нет сердца.
– Не говори так, милая, – прошептала Ульменета, но ее пробрало холодом.
– Здесь нас никто не слышит. В саду нет тайных ходов, нет полых стен, где сидят писцы со своими перьями. На уме у Сканды только война, и он никогда не остановится на достигнутом. Когда весь мир падет перед ним, он не испытает ничего, кроме отчаяния – ведь завоевывать будет больше нечего. Расскажи мне лучше о любви, Ульменета.
Монахиня заставила себя улыбнуться.