Великое заклятие

В воздухе рядом с ней возникла светящаяся фигура. На этот раз Ульменета разглядела ее хорошо: это был красивый юноша с золотыми волосами.

– Неразумно улетать так далеко, – сказал он. – Креакины увидят твой дух и натравят на тебя энтукку.

– Мне нужно знать, насколько они близко от нас, – ответила она.

– Те, что поехали на восток, потеряют в пути два дня. Те, что двинулись на запад, перейдут реку у Лерсиса, в сорока милях отсюда, и догонят вас только завтра.

– Почему с нами происходит все это, Калижкан? Что ты сделал?

– Здесь небезопасно, госпожа. Вернись в свое тело и усни. Мы поговорим в более надежном месте.

Фигура исчезла, а Ульменета полетела к лагерю, не спеша проститься с желанной свободой.

Снова очутившись в своем теле, она укрылась одеялом, и усталость помогла ей заснуть без труда.

Запахло жимолостью, и Ульменета, открыв глаза, увидела себя в маленьком садике. По ажурной решетке вилась жимолость, красная и белая, на клумбах, освещенных солнцем, благоухали другие летние цветы. В саду стоял домик под соломенной крышей, и Ульменета узнала дом своей бабушки.

Из дома вышел Калижкан – высокий, седоголовый, с серебряной бородой, в одеждах из серебристого шелка.

– Теперь мы можем поговорить, – с поклоном произнес он.

– В образе златокудрого юноши ты меня больше устраивал.

– Должен признаться, госпожа, что это обман, – усмехнулся чародей. – Я никогда не был златокудрым, да и красавцем тоже, разве что как дух. А ты? Была ты когда-нибудь такой стройной и миловидной, как теперь?

– Была, только давно, очень давно.

– В этом месте прошлое становится сегодняшним днем.

– Да, – с грустью подтвердила она.

– Итак, что ты хочешь от меня услышать?

– Все, – сказала Ульменета.

Они сели на скамью под цветущей жимолостью, и чародей начал свой рассказ:

– Я умирал – рак пожирал меня заживо. Более десяти лет я сдерживал его рост с помощью магии, но к старости силы мои стали убывать. И я испугался, попросту испугался. Я искал в древних трудах чары, способные продлить мою жизнь, но чурался обрядов, связанных с кровью. Опустившись наконец и до этого, я принес в жертву старика. Он все равно умирает, твердил я себе (так оно и было), и лишится разве что нескольких дней. Он пришел ко мне охотно, потому что я пообещал выплачивать содержание его вдове. – Калижкан помолчал и заговорил снова: – Это был дурной поступок, хотя я и пытался убедить себя в обратном. Я напоминал себе о добрых делах, которые смогу совершить, если буду жив, и полагал, что они искупят одно-единственное злое дело. Так вступил я на путь погибели. Я вызвал повелителя демонов, чтобы он исцелил меня, но вместо этого он вселился в мое тело. Последним усилием мой дух вырвался на волю и с тех пор обречен смотреть, как зло, совершаемое царем тьмы от моего имени, сводит на нет все доброе, что я сделал в жизни. Сирот, которых я опекал, принесли в жертву, а теперь погибли уже тысячи людей, и город Юса терпит бедствие.

Исправить это почти не в моей власти. Силы мои ограниченны и постоянно слабеют. Смерть зовет меня, и я не увижу, чем все это кончится.

Все, что я могу сделать в оставшееся мне время, – это передать мои знания тебе, Ульменета. Я научу тебя земной магии и умению вызывать священный огонь халигнат. Научу врачевать раны, если они не смертельны.

– Я никогда не была сильна в подобных вещах.

– Теперь ты должна научиться. Я не могу больше прибегать к помощи ребенка. Девочка истощена, и сердечко у нее слабое. Оно чуть было не отказало, когда я поджег мост. Я не желаю жертвовать еще одной невинной жизнью.

– Но не могу же я выучить все это за один день!

– Здесь не существует времени, Ульменета. Мы с тобой находимся в сердце вечности. Доверься мне. То, что ты вынесешь отсюда, спасет не только девочку, но, возможно, и весь мир.

– Я страшусь такой ответственности. Я недостаточно сильна для нее.

– Ты сильнее, чем тебе представляется, и должна будешь стать еще более сильной.

Рассерженная Ульменета вскочила на ноги:

– Возьми себе в ученики Ногусту. Он воин и умеет сражаться!

– Верно, он воин. Но мне нужен не тот, кто умеет убивать, а тот, кто умеет любить.

Ночь была холодная, но Коналин, закутанный в одеяло, не чувствовал холода. Кебра, с которым они сидели вместе, молчал, и Коналину это молчание доставляло не меньше удовольствия, чем разговор. Так уютно молчать способны только друзья. Коналин смотрел сбоку, как серебрятся при луне седые волосы лучника.

– О чем ты думаешь? – спросил наконец мальчик.

– Вспоминаю своего отца.

– Извини, я не хотел тебе мешать.

– Хорошо, что помешал. Эти воспоминания не из приятных. Ты замерз, по-моему, – ступай погрейся у костра.

– Нет, мне не холодно. – Коналин, засучив рукав, почесал начавшую заживать болячку. – Что ты будешь делать, если вернешься в Дренан?

– Попробую стать земледельцем – есть у меня сотня акров в горах у Сентранской равнины. Построю там дом... быть может.

– Ты правда этого хочешь?

– Нет, пожалуй, – улыбнулся Кебра. – Просто мечта такая – последняя. У сатулов есть пожелание: пусть исполнятся все твои мечты, кроме одной.