Великой тайной светится Любовь

Все относительно, – во мраке душных комнат,
В гробу под покосившимся крестом,
В песочнице с совком еще ребенок, —
Я Тайну ощущал со всех сторон…
Под деревом в дожде и на болоте,
И на холме высоком у реки
Бывал задумчив часто и бесплотен, —
Я легкой тенью улетал, – мои шаги…
Вонзаясь в небо, тут же исчезали
За жизнью тех, кто не оставил здесь следа,
В волшебном Образе таинственной печали,
В покое храма под защитою креста…
Под куполом, сливающимся с небом,
Под ангелом, срисованным с меня,
И даже в лоне самой сладкой девы,
Весь в ощущении божественного сна…
Я чувствовал в бескрайнем мирозданье
Какой-то свой единственный причал,
Я плыл к нему, измученный незнаньем,
Мой взрыв внутри звучал как Баховский хорал…
Я с Иоганном вместе поднимался в небо
По омовению живущих в сердце крыл,
Со мною выросших из сладостного плена,
Из лона матерей, из тьмы могил…
Еще не вырытых, но уже втайне бывших,
Впуская мир в невидимый свой дом,
Кто он, создавший это странное затишье
В гробу под покосившимся крестом…
Не я, не Он, и даже не Всевышний,
Забывшийся в творении земном,
Он мне казался чудом, но излишним,
Осенивший всей ничтожности закон…
Он отражен был поворотом наших судеб,
Принимая форму вечного ключа,
Он раскрывал пороки жалких судей
И пальцев дрожь слуги и палача…
Вот роли, вмиг доставленные ветром, —
Кто их поймал, в сценарий сам вошел,
С тоскливым ангелом я плыл по белу свету,
Не пытаясь вжиться в собственную роль…
Но исподволь сама будто мечтанье,
Она меня впускала в миражи,
И с девой нежной в страстном обладанье
Я пролетал мгновений этажи,
И превращал существованье в привыканье
К звучащей в Образе моем безумной лжи…

CXV

Ужасная картинка отторженья,
но где оно, прекрасное спасенье,
неужто где-то там в других мирах
вновь расцветет наш злополучный прах…
Ах, ах, с улыбкой на устах,
я провожаю ангелочка света,
и видя крыльев призрачный размах,
вновь ощущаю всю бессмысленность привета…
Ведь он придет обратно, но меня,
неужто извлечет он из огня,
вернет мне память с нежным лоном девы,
отбросит камень, панихидную напевность,
и снова даст любить всю ночь ее,
из многоточий тоже бытие…
нас снова будет опускать в пожар крушенья,
и тот же грех и боль разоблаченья…
нас приведут к лежанию во прахе…
о, где мои безумные девахи…
нет, до свиданья, ангелочек света,
не нужно мне прощального привета,
уж, если дашь бессмертия, тогда
и загорится моя яркая звезда…
и день, и ночь огонь проникновенья
распотрошит безумие забвенья…

CXVI