Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии

жертвуешь связностью

ради дорожки к цели?

Достоверность – приятное свойство,

присущее некоторым людям и некоторым предметам.

Нет превращений, никаких тебе превращений,

только непостоянство. Одна забота – беречь

это непостоянство.

***

Как мастерам невидимых изменений

нам, вероятно, видно, что впереди.

Гордость растет, старательно временея

и превращаясь в нечто без перспектив.

Нам угрожает ветер. Ветер шумит поверху.

Ждут минералы. Копится похвала.

Ты представляешь сущее – опись веток

или прожилок, с фоном из барахла?

Страхи описаны нам постольку-поскольку.

Сходят с пустого места как, например,

и с человека. Необъяснимо долго.

Но остаются – в том числе и в уме.

То есть вцепиться в то, что еще осталось

и ученически скалиться, видя дым,

то, как себя рисуя, трясутся скалы

или чужую карту большой беды.

Александр Коковихин. Предчувствие полета г. Йошкар-Ола, Россия

Цыганка

Отвали от меня, цыганка!

А не то нагадаю сам.

Сколько медленных полустанков

протечёт по твоим усам…

Сколько кашля в елецкой «Приме»

насчитает казённый дом…

Все дороги туда. Не в Рим же.

Не очухаешься потом.

Будет брать тебя каждый прыщик

из конвойных и палачей.

А король твой червивый сыщет

хохотушку погорячей.

Твой сынок, твой угонщик ловкий,

в пьяной драке поймает нож…

Отвали от меня, чертовка!

Напророчу – не разгребёшь.

В диком субтропическом лесу

…В диком субтропическом лесу, неказист и несколько приземист,

обитал потомственный туземец с бельевой прищепкой на носу. Может,

племя вымерло давно или мать от родичей отбилась… Жил себе,

пожёвывая силос, и считал, что так заведено: утром просыпаться

от росы, выпав из дупла, невольно охать, рыбину насаживать на

ноготь – из ручья, не замочив трусы; прочитав по тёпленьким следам,

что опять забрёл с проблемой пищи незарегистрированный хищник,

сочинять бамбуковый капкан; раздувать от молнии костёр или греться

в ритуальном танце, на мигалки орбитальных станций, то есть к богу,

устремляя взор; вечером, прослушав какаду, думать, что его не

переспоришь…

…Крепко спит под пальмой новый сторож в старом ботаническом саду.

Предчувствие полёта

В старости

нет вопросов

к своей отчизне.

Скоро взлёт.

Ты – шарик.

Тебя надули.

(Если доктор

даст две недели жизни,

надо просить в июле)…

Нет, кроме смерти,

какой-то другой

свободы.

Можно всмотреться,

сделать ещё попытку

и разглядеть,

как в небо

с восторгом уходят

шарики-души

тех,

кто ослабил нитку…

Вероника Сенькина. Вдох и выдох г. Москва, Россия

Я не остыла…

Я не остыла – просто

устала драться.

Я не люблю ни шахматы,

ни корриду.

Раньше? Так раньше, рыцарь,

мне было двадцать.

Всё было как-то проще:

и вдох и выдох…

К музыке я, конечно,

неравнодушна,

просто нечасто слушаю

«хэви металл».

Мне бы такое что-нибудь

повоздушней,

что-нибудь повальсовей…

ага, вот это…

Милое «раз, два, три»

ностальгией бравой,

острым клинком пронзит

временную бездну.

Штраус, Вы, как всегда,

оказались правы:

жить – это очень больно,

но интересно.

Первое января

приведёт второе,

третье, потом четвёртое,

как по нотам.

Каждой эпохе памяти –

по герою.

Каждой жене Артура –

по Ланцелоту…

Снова зима похожа на ту…

Снова зима похожа на ту: точь-в-точь,

только тогда и мама жила и дед…

С маминых губ слетавшее слово «дочь»

было дороже света, нужней побед

всяческих, переполненных волшебством.

Нынче же чудеса меня – не берут.

Всё по-другому стало: и дом – не дом,

ждут меня больше там, где меня не ждут…

Всё изменилось: милости божьей нет

с той стороны, где жажда по ней сильна.

Как же мне ясно снится ночами дед!

Как же я мало им наяву жила…

Холодно, мама, холодно, хо-лод-но…

Зябко-то как, согреться бы, осмелеть.

Страшно-то как бороться со мглой одной,

и заблудиться – страшно и заболеть,

и оступиться… мыслимо ли: след в след

долго идти – не выйдет: хоть стой, хоть плачь.

С той стороны, где милости божьей нет,

каждый себе – и плакальщик