Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии

Анна Агнич. Ластик Бостон, США

Может ли быть у жизни счастливый конец?

– Старая шутка

Почти каждую ночь Шура летал во сне. В детстве – высоко и легко, годам к тридцати – ниже и с усилием. Однажды, лет в шесть, ему приснилось, что он парит над крышами, держась за белое куриное перышко. Шура проснулся в уверенности, что открыл простой способ летать. Он нашел подходящее перо и созвал детей своего большого двора. Девочки оставили классики, малыши подтянулись из песочницы, даже старшие мальчики перестали играть в ножички и пришли посмотреть. Шура поднял на головой перо, вытянулся всем телом, сделал усилие и… не полетел. Он подпрыгивал, становился на скамейку, тянулся в струнку – тело хранило чувство полета, испытанного во сне, но оторваться от земли не могло. Шура не помнил, смеялись ли над ним дети, он запомнил только свое недоумение и комок обиды в горле.

С юности Шура сочинял во сне стихи такой красоты, что просыпался с чувством всепоглощающего счастья. Наяву строки оказывались бессмысленным набором слов, что-то вроде:

гдЕ свирЕп марО кадЕцки

вАлит рЯды шЕсть жирАф

Но однажды ему приснилось вот что:

Быть может, я тебе не нужен,

Ночь; из пучины мировой,

Как раковина без жемчужин,

Я выброшен на берег твой.

Ты равнодушно волны пенишь

И несговорчиво поешь,

Но ты полюбишь, ты оценишь

Ненужной раковины ложь…

В первый миг после пробуждения он задохнулся от восторга. Во второй – вспомнил, что стихи написаны много лет тому назад и не им. Радиобудильник играл «Лунную сонату». Музыкой навеяло, – усмехнулся Шура и стал собираться на работу.

Свою инженерскую работу он любил. Ему удавались красивые решения, в возбуждении Шура порой не спал до утра, ворочал в голове варианты, вскакивал, когда осеняла идея. Оформил с десяток изобретений, мог бы больше, но мешала нелюбовь к писанине. Еще увлекался научно-популярной литературой, фантастикой и рассказами о необычных явлениях. Начитавшись Ури Геллера, пробовал гнуть взглядом ложки, но не поддались даже хлипкие алюминиевые. Двигать усилием воли предметы тоже не выходило.

Как-то приснилось, что раскачивает взглядом ластик, подвешенный на веревке – это было легче, чем толкать вещи по поверхности стола. Шура проснулся, прошлепал босиком на кухню, обвязал ниткой большой ластик и подвесил к лампе. Маятник вышел длинный, его можно было бы раскачать совсем небольшим усилием. Как ни таращился, ластик висел, будто парус в штиль. Шура окончательно проснулся и усмехнулся своей неисправимой вере в чудеса. Хорошо хоть жену не разбудил поглядеть на сооружение – не шестилетний мальчик, все же чему-то научился.

* * *

Шура и Галя встретились еще студентами в походе выходного дня. Он давно заметил, как по-разному ведут себя люди на бивуаке: кто-то ставит палатки, собирает хворост, разводит огонь, а кто-то усаживается на рюкзак и ждет, пока кончится суета. Девочка Галя была из тех, кто хлопочет. Он похвалил красивую Галю, чтоб завязать разговор, а она ответила неожиданно задиристо:

– Да не цепляйся ты к ним! Ни ты, ни я не можем влезть в чужую шкуру и узнать, каково в ней. Может, у них в самом деле нет сил? Да, да, на волейбол есть, а на работу нет – так бывает! И не смейся, пожалуйста, что я такого смешного сказала?

Свадьбу играли дважды: для родственников в родительской квартире и для друзей в лесу. В квартире их друзьям места не хватило бы. Через два года родился Павлик. Шура не мог привыкнуть к мысли о чуде рождения – его бесконечно удивляло, как это они вдвоем создали третьего, настоящего человека. Сынишка учился ходить и говорить – и это тоже казалось ежедневным чудом. Шура сажал малыша верхом на рюкзак, и они втроем шатались по пригородным лесам, а когда сын подрос, раз в году ездили в Карпаты или Крым. Намечали гору себе по силам, поднимались и торжественно съедали наверху яблоко или апельсин, овеваемые тем особенным ветром, который бывает только на вершине, и который, раз почувствовав, не забудешь. Сын нес вершинную снедь в своем рюкзачке и ревностно следил за исполнением семейной традиции.

Единственное что омрачало Шурину жизнь – это ворчание жены. То он не закрыл дверцу холодильника, то кран в ванной оставил течь до утра, то зарплату потерял, а то никак не починит замок входной двери. Поначалу Галка относилась к таким промашкам весело и легко, но с годами то ли устала, то ли надоело. Даже обычные фразы стали звучать у нее, как обвинения.