Великолепная Гилли Хопкинс

Гилли слезла с кресла. Она все еще злилась на Троттер — какого черта она ворвалась сюда, — но хотелось узнать, какие же стихи любит мистер Рэндолф? Это была «Оксфордская антология английской поэзии». Гилли рывком раскрыла ее, но в полутьме не могла разглядеть ни слова.

— Пошли?

— Иду, иду… — раздраженно сказала Гилли. Она напряженно вытянула шею, — только бы ненароком не глянуть на том энциклопедии «Кабаре — Кирка», — и пошла следом за толстухой Троттер к ее дому.

— Что вы принесли? — У мистера Рэндолфа лицо было точно у ребенка, когда перед ним кладут завернутый подарок. Он сидел на самом краешке большого коричневого кресла.

— «Оксфордскую антологию английской поэзии», — пробормотала Гилли.

Мистер Рэндолф слегка повернул голову.

— Простите…

— Стихи, какие мы прошлый год читали. — Как всегда, Троттер говорила со стариком чуть громче обычного.

— Прекрасно-прекрасно, — сказал мистер Рэндолф, поглубже усаживаясь в кресло, его короткие ноги оторвались от потертого ковра.

Гилли открыла книгу. Перелистнула несколько страниц, пропустила всю эту муть вначале. Вот оно, первое стихотворение.

— «Песнь кукушки», — громко прочла она. Приятно хорошо делать то, чего не может ни один из них. Она посмотрела на стихотворение.

Веет летень теплотвор,

Кукуша кукует,

Зеленится луг и бор,

Всяка тварь ликует,

Кукуша кукует…

Стих был «с приветом».

— Минутку, — пробормотала Гилли, переворачивая страницу. «С мартиуса на аверель…» Пробежала глазами следующую… Потом следующую… «В тенетах пава бьется, а злой ловец смеется».

Гилли захлопнула книгу. Дуру из нее хотят сделать. Вон, мистер Рэндолф уже хихикает про себя.

— Это не по-английски! — закричала она. — Вы что, дуру из меня хотите сделать?

— Нет, нет, мисс Гилли. Ничего подобного. В начале антологии стихи напечатаны на староанглийском языке. Переверните еще несколько страниц.

— Хотите Вордсворта послушать, мистер Рэндолф, или наизусть скажете? — спросила Троттер.

— И то и другое, — сказал он со счастливой улыбкой.

Троттер подошла к Гилли, сидящей на табурете возле пианино, наклонилась над книгой.

— Я сама найду, — сказала Гилли, отдергивая книгу. — Дайте название.

— Уильям Вордсворт, — сказал мистер Рэндолф. — «Когда-то все ручьи, луга, леса…» — он сложил на груди маленькие руки, теперь его голос был не сдавленным и вежливым, а мягким и теплым.

Гилли нашла нужную страницу и стала читать:

…Когда-то все ручьи, луга, леса
Великим дивом представлялись мне;
Вода, земля и небеса
Сияли, как в прекрасном сне,
И всюду мне являлись чудеса.

Она остановилась, словно прислушиваясь к собственному эху.

— «Теперь не то…» — подсказал ей бархатный голос мистера Рандолфа.

…Теперь не то — куда ни погляжу
Ни в ясный полдень,
Ни в полночной мгле,
Ни на воде, ни на земле…

Откинувшись на спинку кресла, мистер Рэндолф стал вторить ей; их голоса слились:

Чудес, что видел встарь, не нахожу.

Так они и дальше читали. Он то благоговейно внимал, то вторил, и тогда голоса их сливались воедино.

Рожденье наше — только лишь забвенье.
Душа, что нам дана на срок земной,
До своего на свете пробужденья
Живет в обители иной…
Но не в бессильной немоте,
Не в первозданной наготе… —

читала Гилли.

И снова голоса их слились.

А в ореоле славы мы идем…
Из мест святых, где был наш дом…

«А в ореоле славы мы идем…» Музыка слов вздымалась и набегала на нее, как волны на берег.

Это была длинная поэма. Страниц семь мелким шрифтом. Гилли не понимала до конца ее смысла. Но мистер Рэндолф знал наперед каждое слово; он осторожно подсказывал, когда она начинала запинаться на трудном слове, и напевно, с выражением произносил вместе с ней свои любимые строки.

Последний куплет они прочитали вместе:

Спасибо сердце, что тебе даны
Печаль, и нежность, и любовь, и страх.
Цветочек бедный, разлетаясь в прах,
Нам говорит, что слезы не нужны.
<Перевод Г. Кружкова>

Мистер Рэндолф глубоко вздохнул.

— Благодарю вас, — тихо сказал он. — Благодарю.

— До чего ж складно она читает, — с гордостью улыбнулась Троттер, словно это была ее заслуга.