Великолепная семёрка

Товарищ Сталин, сидящий в кресле перед экраном, неожиданно засмеялся. Смеялся он так заразительно, что и Берия, и даже охранники, стоящие у двери, тоже расплылись в невольных улыбках. Однако Иосиф Виссарионович увидел в глазах своего верного соратника и некоторое недоумение.

— Не смотри на меня так, Лаврентий. Я не над отсталыми деревнями смеюсь, я радуюсь, глядя на себя в экран этого телевизора. Потому что я вижу в этом экране не себя, а окончательную победу нашей коммунистической идеологии. Нам удалось выбить самый сильный аргумент из рук будущих либерастов: ни один из них уже никогда не сможет сказать что в СССР при Сталине не было HDTV!

Федор Чемоданов Отец царю, слуга солдатам

Сильный удар по ребрам вырвал меня ох объятий Морфея.

— Пакуль гэты гультай валяцца тут будзе? — произнес явно сердитый мужской голос.

— Ён не гультай, проста у непрытомнасци ад захаплення ад з’яулення цара, — ответил тихий и какой-то испуганный голос, но уже женский.

— Да заутра не ачухаецца — адаслаць у вёску. Дармаеды мне и на дуль не патрэбныя.

Я открыл глаза. Вместо своей скромной спальни с траходромом я увидел тесную темную бревенчатую клетушку, и обнаружил, что лежу на полу, точнее на какой-то вонючей шкуре, валяющейся в углу клетушки.

— Где я?

Вместо ответа какая-то неопрятная старуха подошла и пнула меня ногой в бок. Потом, отвернувшись, пробормотала:

— Уставай, скацина, з-за цябе баярын усим прасрацца дау — и, выйдя с этими словами из клетухи, громко хлопнула дверью.

В общем, кто кому чего дал, я понял — но вопрос, где я оказался, остался не раскрытым. Тем не менее я решил последовать совету старухи и встать: организм настойчиво рекомендовал мне сделать это как можно быстрее. Я сделал необходимые движения…

Еще в процессе вставания смутные сомнения начали меня охватывать. Когда же я до конца встал и увидел, что пол каморки гораздо ближе, чем я ожидал, сомнения меня охватили окончательно. Чтобы их рассеять, я провел быструю ревизию — и они рассеялись. Руки были не мои, гораздо меньше, ноги были тоже не мои — гораздо тоньше. Одет я был лишь в какую-то длинную рубаху из вероятно льняной ткани, но отвратительного качества , а моя мужская гордость на вид соответствовала возрасту обладателя лет десяти всего.

Я понял, что мой разум, мой могучий интеллект каким-то образом переместился в детское тело, чему я даже обрадовался — врачи обещали моему предыдущему организму, изрядно подточенному излишествами нехорошими, максимум года два. Но вот это детское тело, судя по окружающей действительности (я уже выскочил из каморки), пребывало где-то в дремучей старине.

Хорошо что хоть разговаривали тут на языке, напоминавшем русский — отдельные слова и даже предложения (при условии наличия ненормативной лексики в них) я в общем-то понимал. Но что мне надлежало делать дальше для процветания я пока не придумал.

Какой-то мужик заорал мне:

— Ачухауся? працаваць идзи!

— Дай пассаць спачатку спакойна — машинально ответил я. Это хорошо, похоже кое-какие знания от предыдущего обладателя этого тела мне передались. А то было бы очень печально изучать этот язык,  находясь в теле зависимого он окружающих мальца. Боюсь, что окружающие приписали бы «потерю речи» козням каких-нибудь нечистых сил и принялись бы изгонять из меня нечистого способами, несовместимыми с существованием в теле достаточно разумной жизни. Или даже любой жизни — про инквизицию я уже читал.

Но если базовые языковые навыки у меня остались (или появились), и даже отхожее место (удивительно чистое, к моему удивлению) я нашел самостоятельно, то вот рабочие навыки мне явно не передались. Когда я оделся, меня отправили топить печь — и кроме дыма мне из печи ничего извлечь не удалось. Когда же я не понял, как чистить хозяйский (боярский, судя по предыдущим разговорам) кафтан, мне пришлось понять что жизнь в молодом, но неумелом теле возможно и не будет длиннее прежнего предела, но наверняка окажется более мучительной. По приказу даже не боярина (его я так и не увидел), а какого-то тупого мужика-управляющего меня вечером выпороли на конюшне, а утром уже, в полном соответствии с ранее слышанной угрозой, отослали в деревню. Причем верст двадцать до деревни мне пришлось идти пешком — на телеге ехал весьма сердитый мужик, при попытке влезть в которую он равнодушно стегал меня кнутом.

Меня! Одного из наиболее успешных россиянских бизнесменов — кнутом! Ну ты у меня еще дождешься! И почти всю дорогу, которая длилась с рассвета почти до самого заката, я строил планы собственного возвышения, обогащения и последующего воспитания данного представителя местного пейзанского населения. Впрочем, планы — планами, а для начала хорошо бы уточнить, а в когда и куда я все-таки попал.