Великолепная семёрка

В Туле продали дюжину кос. Мужики обогатились безмерно. За одну косу давали четыре здоровенных мешка пшеницы, но мы взяли просом: его давали по шесть мешков, а кашу варить удобнее. Впрочем, в результате обогатились мы на двадцать четыре мешка, одну лошадь, один напильник и одно сверло миллиметров десяти. Интересным оказалось то, что «за торг» мы ничего не платили: торговую пошлину тут только с купцов брали, за «постоянное место», и только с торговавших за деньги. С тех же, кто меной занимается, ничего и не брали. Второе, что меня удивило — большое число татар на торгу. Однако мужики объяснили: граница же, Тульская засека. Пока войны нет, народ с обеих сторон в город торговать ездит.

А город ничего так, красивый. И Кремль, на Московский чем-то похож. Мне понравился. И купцы — честные. Один долго к косам приценялся, но покупать не стал, сказал что у него сейчас товара не хватит косу оплатить. Но если мы снова встретим тех, кто нам эти косы продал (происхождение кос мы рекламировать не стали), то он за пять кос через месяц двух коров дойных отдаст. Учтем, коровки нам не помешают.

На выезде из города мы были остановлены стрельцами.

— Боярин вас желает видеть!

Я хотел было заикнуться, что мы-то его видеть как раз не желаем и вообще спешим, но, взглянув на спутников, понял, что ни они, ни стрельцы меня точно не поймут. Впрочем, стрельцы именно сопровождали нас к боярину, а не конвоировали.

Боярин Шумской оказался низеньким толстым человечком лет, по виду, сорока с небольшим. Сидел он по простому, на крыльце, а перед ним лежали три косы и несколько топоров.

— Ну и где вы взяли эти топоры и эти, как их… косы, вот!

— Дык вот Димка отковал — немедленно ответил Пантелей, староста нашей вёски. Вот он — и показал на меня пальцем.

Боярин крайне недоверчиво посмотрел на меня, хмыкнул и задал второй вопрос:

— А железо где взяли?

— Так вот он же и сварил железо-то — снова показал на меня Пантелей.

— А кто ему помогал?

— Да никто! Хотя вон Сойка помогала, рыбу ему варила. — Он помолчал пару секунд и продолжил, не смея врать боярину — Ну и мужики ему ковать помогали. Но не за так, за ножи помогали, за косы! — добавил он, видимо считая что за «бесплатную» помощь он может получить порицание.

— Какие ножи?

Пантелей вытащил спрятанный за онучей нож и протянул боярину. Тот посмотрел, пощелкал по лезвию ногтем и сказал:

— Нож — себе забираю! Для государева дела! — и кинул Пантелею пару копеек. Вообще-то за одну копейку на торгу можно было два ножа купить, но ножа обыкновенных. Но тут Пантелей, набравшись храбрости (или жадности) сурово сказал:

— Две копейки за такой нож — мало! И десяти мало будет!

— И почему?

Пантелей взял из рук боярина нож, с сильным нажимом провел острием лезвия по лежащему перед боярином топору, оглянувшись, поднял с земли полешко толщиной сантиметров в пять и, поднатужившись, одним резом полешко переполовинил. Боярин осторожно взял нож из его рук и еще раз очень внимательно оглядел его. Проверил пальцем остроту лезвия, подумал немного. Сказал «ждите тут», поднялся и ушел внутрь своего терема. Через минут пять он вышел, протянул Пантелею серебряный талер, сказал одному из стрельцов:

— Проводишь его на торг, пусть поменяют ему на копейки и полушки, да без обману! А ты — он повернулся и показал пальцем на меня — поедешь со мной! Нынче же! Собирайтесь, мальцу тоже коня привести! — крикнул он стрельцам, стоящим в отдалении. — В Москву сейчас же едем!

В Москву мы выехали через час. Меня даже не спросили, умею ли я верхом ездить. И жестоко за это поплатились. Хотя правильнее было бы сказать, что поплатился как раз я: выяснив, что на лошади я держусь не лучше мешка с сеном, меня действительно просто засунули в мешок, который повесил за плечами один из стрельцов. Время от времени стрельцы менялись, я же покидал мешок лишь тогда, когда грозил стрельцам обмочиться прямо в мешке им на спину. И не сказать, что мой трюк удавался часто.

Чего-то мне резко расхотелось становиться боярином. Чувствуется, что подобные скачки — сто верст за пять часов — для бояр входит в обязательную программу и исполняются по меньшей мере дважды в месяц: ни стрельцы, ни сам боярин не выглядели уставшими когда уже в сумерках мы подъехали к Кремлю. Стрельцы вытащили меня из мешка и понесли за боярином, сам я уже передвигаться не мог.

Просты нынче нравы — через пять минут мы оказались перед царем, без никакого специального доклада. Правда стрелец перед дверями комнаты, в которую мы вошли, поинтересовался, по какому делу собственно. И ответ «по государеву» его вполне удовлетворил.

Царь оказался молодым парнишкой лет шестнадцати от роду. Честно говоря, я просто знал, что ему шестнадцать — но хочу лишь отметить, что выглядел он соответственно. Однако был он царем не только «по должности». Когда боярин ему что-то тихонько порассказал на ухо, Иван Васильевич повернулся ко мне и спросил:

— А ты кто будешь?

— Дмитрий Саквояжев меня зовут.

— Так уж и Саквояжев? И какого же ты роду боярин? Не слыхал я про таких…