Великолепные Эмберсоны

Но бродя по опустевшему дому, он начал осознавать, что к чему, и сомневаться, а так ли ему хочется жить в трехкомнатной квартирке с тетей, завтракать и обедать с ней тем, что она приготовит на "кухоньке", и получать комплексный ужин в "чудесной столовой в колониальном стиле" (так описала ее Фанни) за маленьким круглым столиком, выделенным им из дюжины круглых столиков, за которыми будут сидеть другие обломки разрушенных семейств. В первый раз, перед лицом уже свершившегося, Джордж мысленно нарисовал себе эти картинки, и они ужаснули его. Он решил, что такая жизнь будет просто кошмаром, а кое-чего он вообще не сможет вынести. Поэтому за "трапезой" он обязательно поговорит с Фанни и скажет, что лучше попросит Бронсона дать ему раскладушку, сундук и резиновую ванну и поселить в темной комнатушке в глубине конторы. Эта перспектива не так сильно пугала его, а есть он сможет в ресторанах, тем более сейчас его аппетит ограничивается чашкой кофе.

Но за ужином он промолчал, отложив объяснения на потом: Фанни так нервничала и расстраивалась из-за неудавшихся котлет и макарон, к тому же ей не терпелось поговорить о том, как уютно они заживут уже "завтрашним вечером". Ее волнение росло, она вся трепетала, повторяя, как ему будет "хорошо", когда он станет возвращаться с работы и спускаться в столовую, к "хорошим людям, людям, помнящим, кто мы такие", а затем они будут развлекаться, играя в бридж в компании "старых добрых друзей семьи".

Когда они наконец устали копаться в сожженных останках того, что Фанни выставила на стол, Джордж задержался внизу, ожидая подходящей минуты начать задуманный им разговор, но вдруг до него донеслись странные звуки с кухни. Раздался стук, потом целая грохочущая лавина, упавшая жестяная кастрюля заглушила звук бьющегося фарфора, Фанни громогласно запричитала над сокровищами, спасенными от продажи, но теперь навсегда потерянными для ее "кухоньки". Она по-настоящему нервничала, так нервничала, что больше не могла доверять своим рукам.

На мгновение Джордж испугался, что она поранилась, но не успел он дойти до кухни, как услышал, что она сметает осколки, и развернулся. Он отложил разговор до утра.

Пока он поднимался на второй этаж, медленно скользя ладонью по гладкому ореху перил, из головы не шло нечто более важное, чем смутные планы спать на раскладушке в конторе Бронсона. Посреди лестницы он остановился, повернулся и посмотрел на тяжелые двери, скрывающие черную пустоту бывшей библиотеки. Здесь же он стоял в худший день своей жизни, стоял, глядя, как мама проходит внутрь, держась за руку брата, чтобы узнать, что натворил ее сын.

Он продолжил подъем, теперь уже тяжелее, медленнее, и всё той же тяжелой и медленной поступью вошел в комнату Изабель и запер дверь. Он больше не появился оттуда и, не отмыкая замка, пожелал Фанни доброй ночи, когда она чуть позже попыталась войти к нему.

- Я везде погасила свет, Джордж, - сказала она. - Всё в порядке.

- Отлично, - ответил он. - Спокойной ночи.

Она не ушла, робко продолжив:

- Уверена, нам понравится в нашей новой квартирке, Джордж. Я сделаю всё, чтобы тебе было хорошо, а люди там и впрямь чудесные. Не нужно видеть всё в черном свете, Джордж. Не сомневайся, всё будет в порядке. Ты молод и силен, с головой на плечах, я знаю... - Она запнулась. - Я знаю, твоя мама присматривает за тобой, Джорджи. Спокойной ночи, милый.

- Спокойной ночи, тетя Фанни.

Несмотря на все усилия, его голос звучал сдавленно, но, кажется, она не заметила этого, и он услышал, как она прошла в свою спальню и заперлась там на щеколду и на ключ, опасаясь грабителей. Не надо было ей говорить того, что она сказала: " Я знаю, твоя мама присматривает за тобой, Джорджи". Она пыталась его утешить, но после этого сна не было ни в одном глазу. Он знал, что это правда, если такое вообще возможно, и дух его мамы, если он действительно существует, льет слезы по ту сторону тишины, рыдает и пытается найти врата в мир, где она продолжит "присматривать за ним".

Он чувствовал, если эти врата существуют, они, конечно, заперты на семь запоров: они столь же неприступны, как жуткие двери библиотеки внизу в день, когда начались страдания, к которым он ее приговорил.

Это всё еще была комната Изабель. Ее не тронули: даже портреты Джорджа, Майора и "брата Джорджа" по-прежнему находились на туалетном столике, а в ящике письменного стола хранилась старая фотография Юджина и Люси, стоящих вместе, которую Джордж однажды увидел, но тут же медленно задвинул ящик обратно, с глаз долой, даже не прикоснувшись к ней. Завтра всё закончится, и, как он недавно слышал, ждать осталось недолго и особняк скоро снесут. Само пространство, еще сегодня вечером являющееся комнатой Изабель, обретет новые формы в виде свежепостроенных стен, полов и потолков, но комната не погибнет, а будет вечно жить в памяти Джорджа. Она умрет только вместе с ним и всегда будет тихо нашептывать о грусти и боли.