– Так как не только дом собрания, – продолжала Рошшуар, – был окружен солдатами, но военные мундиры красовались и в зале, что было противно правам конституционного сейма, то Рейтан воскликнул:
«Именем закона я требую удаления из залы военной силы! Требую и настаиваю!»
Голос Рейтана напрасно звучал на все собрание…
– Трусы! – презрительно повела плечами Сент-Дельфин.
– Перед окончанием заседания, – продолжала Рошшуар, – Рейтан встал в дверях и громко провозгласил:
«Я депутат великого княжества литовского знать не хочу конфедерации и скорее пожертвую своею жизнью, чем признаю законными ее решения!»
– Милый, милый! – прошептала Елена.
– И что ж? – спросила Сент-Дельфин.
– Явился другой герой, – отвечала Рошшуар. – Это был юноша, почти ребенок, по фамилии Корсак.
«Я – депутат города Минска! – выступил юноша. – Престарелый отец мой, глубокочтимый пан Корсак, провожая меня сюда на сейм, сказал: „Сын мой! Я посылаю с тобой в Варшаву моих старых слуг. Я им приказываю принести ко мне твою голову, если ты не будешь всеми силами бороться против того, что будет предпринято во вред твоей отчизне!”»
– О mon Dieu! Какой юноша! – в страстном волнении воскликнула Сент-Дельфин.
– Милый, милый! – По щекам Елены текли слезы.
– Дальше, дальше, сестра! – просила Сент-Дельфин.
– Подняв гордо голову, – продолжала Рошшуар, – Рейтан говорил: «Мои владения отошли к России… Что ж! Я охотно отдаю неприятелям все мои имения, деньги, мебель, даже последнюю рухлядь, и готов жертвовать жизнью, если нужна будет эта жертва».
– Нет, Польша не погибнет, если у нее есть такие юноши!.. – с силой произнесла Сент-Дельфин. – Кукушка права, что она куковала без конца.
По раскрасневшемуся личику Елены текли слезы все обильнее и обильнее.
– И что же! – гордо сказала Рошшуар. – Этот герой-юноша, подойдя к Штакельбергу и подавая ему опись и оценку имений как недвижимых, так и движимых, сказал: «Вот все, генерал, что я могу принести в жертву… Вы властны также располагать моею жизнью… Но на земле нет человека настолько богатого, чтобы подкупить, и настолько могущественного, чтобы устрашить меня!..»
Елена потеряла способность самообладания. Она с плачем бросилась к Рошшуар и целовала ее руки, лицо, четки.
Сент-Дельфин, необыкновенно подвижная и порывистая и в которой чувства переходили из одной крайности в другую, теперь окончательно развеселилась.
– Вот, наш котеночек, – сказала она Елене, – вот кто твой жених, пан Корсак… Прости, дорогая сестра, – спохватилась она, – я перебила тебя на самом интересном месте.
– Что ж! – сказала Рошшуар, нежно целуя Елену. – Сейчас конец… Как следовало ожидать, горячие протестации Рейтана и Корсака были бессильны. И барон Штакельберг, и барон Ревицкий, и герр Бенуа, полномочные министры России, Австрии и Пруссии, не обращали внимания на предсмертные крики осужденных. На другой день после протестаций Рейтана и Корсака, двадцать первого апреля, они приказали Понинскому, маршалу конфедерации, запретить депутатам вход в залу заседаний. Однако Рейтан вошел в залу.
– Я остаюсь здесь, – возгласил он, – как в священном месте, где не посмеют привести в исполнение того, что будет постановлено против меня конфедерацией… Я требую, чтобы войска, окружающие залу, были удалены и депутатам открыт был свободный вход в сеймовую палату.
«Всякое сопротивление, – возразил на его слова Понинский, – будет наказано смертью по правам и неограниченной власти генеральной конфедерации».
«Лучше умереть со славою за отчизну, чем дождаться естественной смерти», – был непреклонный ответ Рейтана.