Венчание с бесприданницей

Но в этом им повезло. Дорога оказалась долгой и тряской, и ещё на полпути Танька, измученная болью и жаром, лишилась сознания.

Телега вкатилась на широкий господский двор. Повсюду были видны следы сильного запущения: забор, отделяющий хозяйственные постройки от дома, кренился набок, в огромной, развалившейся навозной куче копались куры, в мутной луже прямо посреди двора валялась худая свинья. Возле самого дома лежали кучи мусора, соломы и изломанного хлама. Дом выглядел не лучше: из-под облупившейся краски виднелось серое потрескавшееся дерево стен, высокие окна были кое-где разбиты и заколочены досками, крыша местами поросла мхом. Крыльцо было совершенно сломано, и развалившиеся перила, как дрова, лежали у стены. «Ничего себе, барин – а хуже последнего пьяницы живёт! – поразился Ефим. – Да кабы у тяти на дворе такое оказалось, он бы со всех нас семь шкур снял в одночасье, а тут… Ведь и дворня же имеется… Нешто трудно навоз разгрести?!»

Дворня действительно имелась: четыре грязные бабы, стоя у крыльца, тупо таращились на вкатившуюся во двор телегу. Из дверей хлева показались двое мужиков с вилами и в обтрёпанных малахаях. Девчонка-скотница, пробегавшая через двор с пустым ведром, остановилась и тоже уставилась на прибывших.

– Феська! – окликнул её дедок. – Поди барину доложись: вчерашних кромешников поймали! Да куды ж ты, дура, с этакими ножищами в комнаты?!

Феська, пожав плечами, наспех обтёрла навоз пучком соломы и исчезла в доме. Вскоре оттуда послышались невнятная возня, рычание, что-то упало и со звоном покатилось. Дворня тем временем обступила телегу и со страхом поглядывала на связанных разбойников. Мужики воодушевлённо рассказывали о том, что «вот этого скаженного только вдесятером и уложить смогли, никак не давался!». Любопытная баба сунулась прямо в телегу, чтобы посмотреть на «скаженного». Ефим скорчил ей зверскую рожу, и баба, взвизгнув, плюхнулась задом прямо в навозную кучу. Мужики захохотали.

– Тихо, барин… Барин идёт! – вдруг пронеслось по двору, и тут же всё смолкло – только петух на заборе продолжал самозабвенно голосить.

– Ма-алчать, сволочь!!! – послышался сиплый начальственный бас. В воздухе просвистел бесформенный чёрный предмет, и петух, истерически кудахча, завалился в лопухи. Вслед за ним тут же метнулась Феська, отыскала в куче мусора снаряд, оказавшийся смазным сапогом, и благоговейно поднесла его барину.

Это был вчерашний усач с лохматыми бакенбардами. Только сейчас на нём вместо серого сюртука был немыслимо грязный халат с бахромой по подолу. Из-под него выглядывала несвежая рубашка. Во взъерошенных волосах виднелся подушечный пух. Барин зевал, недовольно оглядывал двор чёрными угрюмыми глазами из-под набрякших век и явно был с похмелья. Ефим покосился на брата. Антип ответил спокойным взглядом, чуть заметно показал глазами на телегу, где валялась Танька, и Ефим почувствовал некоторое облегчение. Про себя он уже решил, что ни о чём рассказывать не будет, хоть рви его щипцами, и знал, что Антип промолчит тоже.

– А-а… отловили-таки! – обрадовался барин. Он спустился с крыльца, величественно запахивая на себе халат и по пути пнув полосатую кошку. – Молодцы мужики, объявляю благодарность всей роте!

– Рады стараться, ваше благородие барин-благодетель! – хором ответили мужики. Было очевидно, что такое обращение было им не впервой.

Дедок в зипуне выступил вперёд.

– Вот, извольте принять, Венедикт Модестович! Воры вчерашние нашлись!

– Сильно дрались-то? – с живейшим интересом спросил Венедикт Модестович.

– У! Страсть вспомнить! Вот этот, – дедок кивнул на Ефима. – Мужиков как дрова раскидывал, насилу заломали!

– А второй?

– А второго вы вчера изволили из пистоля подбить, дак он и не шибко стражался. Девка ихняя – и вовсе в горячке лежала, с ногой там у ей что-то…

– Так там ещё и девка имеется? – Барин подошёл к телеге и с интересом заглянул в неё.

Увидев худющую, грязную, покрытую испариной Таньку, он разочарованно отвернулся и спросил у Антипа:

– Что с ней?

– Ногу порвала в лесу, – коротко ответил парень.

– Угу-у… Ну, братья-разбойники, – что делать с вами теперь?

Антип пожал плечами.

– Что разумеешь.

– Вы откуда будете? – нахмурился Венедикт Модестович. – Беглые? От рекрутского набора сбежали?

Антип промолчал.

– Отвечать, когда спрашиваю! – внезапно распалился барин. – Откуда будете, какой губернии, кто барин ваш? До смерти запорю!

– Не твоя воля чужих людей пороть, – сквозь зубы заметил Ефим. – Посылай за становым, и делу конец!

Венедикт Модестович резко, всем телом повернулся к нему. Халат и рубаха его распахнулись, открыв волосатую грудь.

– Что-то больно смел ты, холопская рожа! Ишь, взялся мне мою волю объяснять! Да смыслишь ли ты, что я здесь – и становой, и царь-батюшка, и господь бог?! И что в моей воле тебя к воротам подвесить и пить-есть не давать, пока не сдохнешь?!