Венчание с бесприданницей

Изнутри обиталище Остужиных выглядело ничуть не лучше, чем снаружи. Закатов даже удивился, подумав, что хоть кто-то в округе живёт хуже, чем он сам. Пройдя тёмными сырыми сенями, где пахло скисшим молоком, он миновал людскую, из-за прикрытой двери в которую слышался грохот кухонной посуды. Затем оказался в большой комнате, заставленной старой дубовой мебелью. На стене висел портрет дамы в голубом платье, со старинной высокой причёской. Было очевидно, что обветшавшей мебели регулярно пытались придать благородный вид – но помогало это мало. И продавленный диван, и траченные молью портьеры на окнах, и медная позеленевшая люстра, между рожками которой отчётливо виднелась паутина, – всё говорило о запустении и бедности. На полу лежали обычные домотканые половики. Плюшевая скатерть на столе была потёрта, местами прожжена и закапана свечным воском.

– Пожалуйте к барину в кабинет, сударь! – суетливо кланяясь и беззастенчиво таращась на Никиту круглыми глазами, пригласила Дунька.

В людской смолк грохот посуды, сени задрожали под тяжёлой поступью кухарки, и её круглое, потное, глуповатое лицо тоже появилось в дверном проёме. Было ясно, что гости в этом доме редкость. Никита ничуть этому не удивился, вспомнив утомительный визит к нему старика майора, и, вздохнув, пошёл за шлёпающей босыми ногами Дунькой в смежную комнату.

Отставной майор Остужин принял гостя, сидя в вольтеровском кресле за письменным столом, зелёное сукно которого было заляпано жирными пятнами. Под свечным шандалом, почти сплошь залитым воском, красовалось ещё одно пятно – на этот раз буро-коричневое, напоминающее карту Африки. Поверх всей этой географии находились: забрызганная чернилами и воском же расходная книга, смятый, грязный шейный фуляр, стакан с недопитым чаем, запылённый графин с чем-то мутным и несколько рассыпанных колод карт.

– Добрый день, господин Остужин, – входя, поздоровался Закатов.

Майор воззрился на него бессмысленными, как у чучела совы, глазами, и сразу же стало понятно, что хозяин дома, во-первых, не понимает, кого это принесла нелёгкая, а во-вторых, довольно сильно пьян.

– Ваш сосед, Закатов Никита Владимирович, штабс-капитан в отставке, – счёл нужным отрекомендоваться Никита.

– А-а… Здравствуйте, здравствуйте… Покойного Алексея Николаевича сынок?

– Почти, – не стал спорить Закатов, садясь напротив майора на скрипучий табурет и поглядывая через его плечо в окно, за которым мадемуазель Остужина бодро командовала мужиками.

– Обедать Настя вам не предложила? Скоро подадут, а пока не изволите ли рюмочку мозельского?

Никита, которого крайне насторожили подозрительные крылатые затемнения на дне графина с «мозельским», от рюмочки отказался. Хозяин немедленно предложил партию в преферанс. Деваться было некуда, Никита согласился, и мявшаяся в дверях Дунька с облегчением дунула прочь – только пятки сверкнули.

– Невозможно достойного партнёра найти, сударь мой! – жаловался майор, геройски давя икоту и обдавая Закатова перегаром. – Никто в нашем захолустье толком не играет, а по маленькой – какой же интерес? Настоящая игра настоящих… ик… ставок требует! Помнится, у нас в полку сотнями мужиков проигрывали! Родовые имения, деревни на карту ставили! Бывало, что и жён… прямо как у Давыдова… читывали? «Тамбов на карте генеральной значком… ик… означен не всегда…» Так вот эту нувеллу господин Лермонтов именно про наш полк написал… ик!

Закатов предпочёл промолчать. К тому же вскоре выяснилось, что майор вовсе не нуждается в ответных репликах: он говорил и говорил монотонным скрипучим голосом, глядя в карты, не поднимая глаз на собеседника и время от времени подливая себе в стакан «мозельского», который, судя по запаху, был самым ядрёным «ерофеичем». Разговор его понемногу становился невнятным, голова клонилась вниз, карты уже дважды скользили из морщинистых рук под стол – и в конце концов Остужин издал носом тонкий свист и захрапел, обмякнув в кресле. Закатов в некотором замешательстве положил карты на стол, поднялся – и тут же, словно только этого и дожидаясь, в дверях возникла Дунька.

– Пожалуйте, барышня обедать просят!

Обед подали в большой зале с портретом дамы в голубом. Ради гостя старую скатерть сменили на чистую, полотняную, поставили серебряные приборы, довольно хорошо вычищенные. За столом прислуживала всё та же Дунька, повязавшая голову платком и обмотавшаяся куском холстины вместо фартука. Анастасия Дмитриевна была в прежнем платье, чёрном, без плерезов и вышивки, но свою роскошную косу уложила на затылке в простой узел – впрочем, шедший ей. Держалась она очень непринуждённо и, ожидая, пока Дунька, сопя от усердия, разольёт по тарелкам густой грибной суп, объясняла Закатову: